Это было самое подходящее время для распространения листовок. Группа рабочих уже ждала его на улице. К обочине подъехали две коляски. Одна из них вместе с членами профсоюза должна была направиться в Хихон, а другая в Овьедо. По пути активистам профсоюзного движения необходимо будет распространить напечатанную информацию в небольших шахтерских поселках. Хорхе сел в коляску вместе с супругами Льянеса, чтобы отправиться в столицу Астурии. Еще три человека поехали в другом направлении. Остальные товарищи дожидались на улице очередной партии листовок для их распространения на территории города.

Возничий щелкнул кнутом, и коляска тронулась в путь. Вчерашний дождь уже впитала в себя раскаленная земля. Звонкие удары копыт немного затихли, когда лошади побежали по ухабистой дороге. Небо еще светилось звездами, как бестелесными огнями, излучающими бело-серебристый свет. Прохладная и влажная ночь заканчивала свой оборот, устремляясь к раннему восходу. Впереди показались уже трудно различимые постройки небольшого поселка.

Немного проехав по улице, возничий остановился у какого-то дома. Пассажиры выпрыгнули из коляски и разошлись в разные стороны, чтобы через некоторое время вернуться назад. Хорхе выхватил из стопки листовки и быстро направился вдоль улицы. Карман его старого пиджака был оттопырен банкой с клеем и торчащей из него кистью. Сердце у Хорхе выскакивало наружу, и не только от волнения, но и от быстрого бега. Времени было мало. Он пронесся, как ураган, по нескольким кварталам, и только, когда листовки закончились, Хорхе повернул назад. Все нужно было делать молниеносно, от этого зависели жизни многих людей, и он полностью отдавал себе в этом отчет.

Вскоре показалась их коляска. Лошади, не торопясь, щипали мокрую траву. Одним прыжком молодой человек оказался уже внутри экипажа. И только тогда он смог перевести дух. Через несколько минут разгоряченные и запыхавшиеся супруги Льянеса быстрым шагом возвращались к назначенному месту. Так продолжался весь путь до самого Овьедо.

Ранним сереющим утром путники достигли столицы Астурии. Здесь они проехали по центральной улице, расклеивая листовки или просовывая их в зазоры входных дверей. А затем, когда уже солнце осветило город, экипаж остановился у дома, где жил Хорхе. Он положил листовки в мешок и, попрощавшись с соратниками, поспешил в свое убежище. Ему еще предстояло несколько дней вместе со своими приятелями распространять их по городу и близлежащей местности.

Войдя в свою комнату, он отбросил мешок в сторону и, не раздеваясь, упал на кровать. От тепла постепенно согревались конечности, напряжение проходило. Хорхе считал удары собственного сердца. Мужчина хотел спать, но не мог. Трагичная действительность вчерашнего дня не давала ему покоя. Он бы дорого отдал за то, чтобы очнуться от глубокого сна с чувством того, что это ему все привиделось, как ночной кошмар. Хорхе было страшно подумать, к чему в дальнейшем приведут последствия стачки. Он постоянно прокручивал в своей голове слова сеньора Алехо о нескончаемом колесе репрессии, которое скоро прокатится по стране.

«Неужели помилования не будет? Я не могу поверить в то, что на нашей земле будут бродить только призраки страшных видений. А покатившееся колесо никогда не сорвется в черную расщелину бездны», – думал он.

Медный шар расплавленного солнца посылал на землю свои бегущие знойные лучи. Почти за неделю ситуация в Астурии не изменилась. Шахты опустели, а Овьедо оказался полностью парализован. В городе уже не осталось ни одного человека, лояльного к власти после прошедших событий. Баррикады так никто и не разобрал, и пылающее светило смотрело вниз, разделяя всеобщее негодование.