Хм… Сдаётся мне, эта парочка, ну или, как минимум, сестрёнка имеет прямое отношение к россыпи мелких травм на моём теле, потому что на роскошных ножках тоже светились многочисленные «фонари».

— Чего вылупилась? — теперь Джил заорала в голос, — Бери давай корзины! Ну!

Нет, эта мелкая мадам определённо нарывается на тёплую беседу.

— И всё-то тебе не нравится, — очень спокойно заметила я.

Оу! А голос-то у меня какой мелодичный. Заслушаться можно.

— Я закрываю глаза — тебе не нравится. Открываю — не нравится. Ты уж определись как-нибудь, что ли.

Между прочим, у меня вообще стойкий иммунитет к любителям драть глотку – сказываются многолетние тренировки «на кошках». В смысле, несколько весёлых лет в студенческом общежитии дали немалую закалку и приучили находить выход из любых ситуаций.

Джил от возмущения подавилась воздухом и замерла в немом изумлении. Правда, ненадолго.

– С ума сошла… – даже как-то растерянно выдала она, но тут же опомнилась, – Ты забыла, с кем разговариваешь!

Я сделала вид, что задумалась.

– С мелкой девчонкой, которая считает, что является центром вселенной, а ведёт себя, как старая базарная бабка?

У Джил немедленно затряслись губы, она хотела что-то ответить, но я её опередила:

– Да-да-да, ты пожалуешься матушке, я помню и жду с нетерпением. Что-нибудь ещё?

В этот самый момент, наконец, отмер Гонс, который сначала о-очень заинтересованно рассматривал мои ноги, а потом, вытаращив блёклые глаза, слушал нашу перепалку:

– Айрис, ты это, поостереглась бы. Матушка ж не Джил. У неё дар пошибче будет. Не чета Джил-то.

– Ну, Гонс! – в голос «сестрёнки» вернулись шипяще-свистящие нотки гремучей змеи, – Погоди у меня! Боле не стану прикрывать твои шалости. Всё матушке расскажу!

– Да ведь шалости-то наши общие. Ты чего?

– Давай! Ещё при этой расскажи!

– Да мы ж ничего такого и не делали, – Гонс пожал худыми плечами, – Ну крали понемножку яблоки у соседей, ты вазон матушкин любимый расколотила, и много чего ещё по мелочи творили, но это ж всё не со зла и убытка большого не несёт, – с детской непосредственностью перечислил парень «подвиги» своей мини-банды.

С каждой новой фразой маленькие глазки Джил раскрывались всё шире, а в тот момент, когда им уже грозила опасность выскочить из орбит и затеряться в густой траве, взорвалась:

– Дурень! Недоделыш проклятый!

Девчонку буквально трясло от гнева.

– Ты чего языком треплешь? Она ж матушке расскажет, – почти простонала новоявленная сестричка и повернулась ко мне, – не вздумай! Поняла?

И взмахнула руками. Результатом сего простого действа стал град мелких ожогов-ударов по моему многострадальному телу. Ощущения, скорее, неприятные, чем болезненные, но я аж попятилась от неожиданности.

Джил самодовольно ощерилась:

– Забыла, что ль, как это бывает? Потому и осмелела?

– Не бей её! – Гонс подскочил к сестре и схватил за руки, блокируя новый взмах, – Не будет она жалобиться, никогда не жалобилась. Верно, Айрис?

Это сейчас была магия, да? То есть вокруг и правда какой-то другой мир, а не послесмертные игры сознания? Ой-ё… Тут же вспомнилось сияющее лезвие кинжала, взбешённое лицо Даниила и его последние слова: «Я тебя найду».

А в следующее мгновение голова чуть не взорвалась от сокрушительной атаки мыслей: «А-а-а! Кошмар! Наверное, я сошла с ума! Кто-нибудь, помогите! А-а-а!» Пришлось встряхнуть ею, чтобы привести себя в чувство. Неосознанное движение милые родственнички восприняли как согласие не жаловаться их страшной матушке, и Гонс примирительно затарахтел, вернее, «забасил», если принять во внимание впечатляюще низкий тембр голоса: