Одним из свойств суверенитета, отмеченных еще Бодэном и Гоббсом, является неделимость суверенитета. Понятие «частичный суверенитет» рассматривается как внутренне-противоречивое понятие, логический абсурд, ибо суверенитет может быть либо полным, либо его нет. Суверенитет содержит в себе и филологически и логически превосходную степень. Разделение суверенитета, таким образом, противоречит самому его смыслу. Однако в век расщепления ядра атома (т. е. «неделимого») эта аргументация звучит уже не так убедительно, как при Зейделе и Кальгуне.

Авторы теории неделимости суверенитета по существу исходили из того, что суверенитет принадлежит не государству, а какому-либо органу государства. Теория неделимости суверенитета, таким образом, утверждала абсолютную и неограниченную власть какого-либо одного органа в государстве. Такую теорию неделимости суверенитета необходимо отвергнуть как неприменимую в современных условиях.

Каков же смысл принципа неделимости или единства суверенитета при нашем понимании суверенитета?

Можно ли совершенно отбросить понятие единства суверенитета? Такой вывод был бы неправильным.

Принцип единства суверенитета имеет прочное рациональное ядро, которое необходимо сохранить. Единство – необходимое свойство суверенитета. «Две суверенные власти не могут одновременно, бок о бок, функционировать в одном государстве»![77] Этот принцип находит свое применение как при рассмотрении классовой сущности суверенитета, так и при анализе его юридической формы.

Единство суверенитета выражает, прежде всего, свойство политического суверенитета, а именно единство классовой основы суверенитета. В государстве не может быть двух или более господствующих антагонистических классов, ибо в этом случае ни один из классов не властвовал бы, не было бы ни власти, ни государства, а лишь состояние перманентной гражданской войны, в которой, выражаясь известными словами Энгельса, классы с противоречивыми экономическими интересами пожирали бы друг друга в бесплодной борьбе. Единство классовой основы суверенитета находит свое выражение в единстве государственной воли.

Именно марксистско-ленинская наука, вскрывающая классовое содержание суверенитета, в состоянии объяснить то свойство единства суверенитета, о котором говорила и буржуазная наука, но которого она была не в состоянии обосновать.

Это, разумеется, не исключает возможности временных компромиссов между борющимися классовыми силами, взаимных уступок и т. п. Но эти компромиссы и уступки не означают разделения власти между классами, а наоборот, укрепляют власть одного класса, проводящего гибкую «маневренную» политику.

Компромиссы никогда не решают вопроса о власти, они могут определять лишь то или иное направление политики господствующего класса, поступающегося теми или иными частичными интересами в целях обеспечения своих коренных интересов и прежде всего своего экономического и политического господства. Когда мы говорим о верховной воле господствующего класса, то мы не хотим сказать этим, что данный класс может вовсе не считаться с волей других классов и действовать всегда по своему произволу. Мы уже указали на то, что понятие воли класса не должно пониматься психологически или антропоморфически. Воля класса это – социальный феномен, это – единство политики, детерминированное интересами класса, в том числе его важнейшим и первенствующим интересом – интересом сохранения и укрепления своего господства. Если этот интерес требует известных уступок и компромиссов, ущемляющих другие побочные интересы данного класса, то политика этих компромиссов и уступок и является волей класса. Подобные уступки, в частности, могут отразиться и в сфере юридических проявлений суверенитета (например, предоставление избирательных прав рабочим в буржуазном государстве). Такие компромиссы могут доходить даже до допущения к власти партии, до некоторой степени связанной с другими социальными слоями, или образования блока социально неоднородных партий. Но это не меняет существа и классовой основы политического суверенитета.