– Понимаю. Я видел то, к чему была подготовлена моя душа. Ну хорошо, эрро так эрро, один черт. Скажи мне, а на фига оно?

– Одним таким эрро можно согреть землю в течение человеческого часа.

– В течение часа? Да ну! Ха-ха-ха!

– Напрасно смеешься. На растопку печей Юфилодора Виорах тратит десятки тысяч эрро в день.

– Неужели? И что же Виорах палит в тех печах? Может, он выплавляет золото?

– Нет, он сжигает в печах души. Такие же непутевые и доверчивые, как твоя, милый друг.

Вмиг побелевший, как смерть, Дьяченко вытаращил на Амелиску ошалевший взгляд.

– Виорах сжигает… А что же вы?

– Мы пытаемся спасти, – горькая улыбка коснулась губ девушки. – Такое наше предназначение. Мне неведомо, кому первому из отроков пришло в голову обменивать эрро на души людей, но другого способа мы не придумали. Раз в месяц Виорах присылает сюда своих слуг – хлопов. От их мерзкого вида воротит даже слепого, – Амелиска закрыла рукой глаза, помолчала, пытаясь справиться с волнением. Затем уже спокойно продолжала. – Сегодня как раз такой день. Хлопы появятся из Юфилодора, как обычно, на тране. Его трюмы будут забиты душами бедолаг.

– Почему бы вам не напасть на них и не разделаться одним махом? – предложил вдруг Дьяченко. Глаза его загорелись незнакомым огнем, сердце тревожно забилось в предчувствии скорой опасности.

– С кем разделаться? С хлопами? – Амелиска отрицательно покрутила головой. – Отроки – перевозчики, а не воины. А хлопы – настоящие головорезы. Что и говорить – демоны.

– Демоны?! – ужаснулся Дьяченко, будто раньше не помышлял, о ком идет речь.

– Демоны с гадким обличьем крыс.

Они замолчали. В безотчетном порыве Амелиска прижалась головкой, увенчанной изящными рогами, к плечу человека. Неотрывно она смотрела на темно-лиловую воду, вспученную тысячью волн. Дьяченко попытался проследить за встревоженным взором девушки, но безуспешно. Всякий раз, когда он достигал взглядом ближайшей волны, в глазах его мутнело, он словно проваливался в кипящую воду, и в конце концов ему опять приходилось сосредотачивать внимание на взгляде девушки, с прежней одержимостью устремленном в ревущую пучину.

– Послушай, Амел, я бы очень хотел вам помочь.

– Амел? – девушка удивленно повела бровью – так ее не называл даже демон, тайком являвшийся во сне. Чтобы скрыть смущение, с нарочитой резкостью отрезала. – Исключено, Вал! Во-первых, ты всего лишь душа. Нашими стараниями ты обрел на короткое время плоть. Прости, Вал, но это так. Мы постарались сымитировать твое прекрасное тело. Ну и… Мой отец принял твердое решение вернуть тебя в мир живых.

– Теперь я скажу: исключено! Я должен племени воков…

– Ты ничего им не должен. Твой приход к ним случаен. Забудь о воках, Вал, – мы вернем тебя в твой мир!

Атаковавший с моря ветер поначалу стих, а теперь налетел с новой силой. С ужасным грохотом раскололось небо, выпустив наружу из образовавшейся трещины золотое жало. За первой молнией жахнула вторая, третья…

– Все! – пыталась перекричать шум ветра Амелиска – Поспеши к отцу! Сейчас здесь появятся хлопы!

– Погоди! Хотя бы еще минуту! Я хочу подарить тебе свое эрро. Вот!

Дьяченко протянул девушке бронзового единорога. Амелиска быстро поднесла его к глазам:

– Что это?

– Сувенир для бога, новейший источник энергии!

– Чушь! От него нет никакого прока. Это просто кусок меди. Забери!

– Тогда есть еще один сувенир, последний!

– Милый друг, ты мешаешь мне – я уже должна быть в строю!

Но Дьяченко не слушал девушку. Стремительно наклонившись к ней, взял во вновь обретенные руки чудесную ее головку и поцеловал. Амелиска застыла. На кончиках ее ресниц трепетала соленая вечность, принесенная с моря. Совесть, украдкой улыбаясь, уступала место новому, еще незнакомому, чувству. Была ли совесть в родстве с ним? Спросите о чем-нибудь полегче! Пунцовые цветы расцвели на щеках Амелиски. Был ли это знак любви или цвет молодой, неутолимой жажды жизни?.. Амелиска сладко расплывалась, как Валькино отражение в ее влажных очах. Тем временем ветер крепчал – не для нее. Непогода – не для нее, ведь в душе ее – благодать, в широко открытых глазах зажглись две беспечных зеленых звезды, похолодевшие губы шепчут неумело, бессвязно, точно заново учатся говорить… Амелиска медленно приходила в себя.