Семен повернулся спиной к Платону и исчез за углом своего гумна. Платон в задумчивости постоял после ухода своего соседа еще с минуты три и затем медленно зашагал вниз к дому. Уже подходя к калитке забора, Платон чуть не ойкнул, встретившись взглядом со своим братом, который сидел на жерди изгороди возле дальнего углового столба рядом с домом под густо нависшими ветками старой черемухи. У Платона после неприятной перепалки с соседом не было никакого настроения сейчас беседовать с Николаем, но просто пройти также было невозможно. Он подошел к брату и, пройдя молча мимо него, нырнув между второй и верхней жердинами изгороди, уселся на доску импровизированной лавки, кем-то прикрепленную скобами к стволу черемухи с одной стороны и к старому пню клена с другой.

– Здорово, Николай, – поздоровался Платон так, как будто бы сказал сам себе. – Ты слышал весь наш разговор с Семеном?

– Здравия желаем, – таким же тоном ответил Николай. – Да, слышал.

Братья замолчали. Со старой черемухи под порывами ветра осыпалась пожелтевшая листва, подчеркивая своим еле слышимым шорохом это напряженное молчание между родных по крови, но врагов по духу мужчин.

– Тебя, Колька, все же потянуло поговорить со мной наедине после долгой разлуки или же у тебя есть иные причины, – спросил Платон через некоторое время.

Николай опешил от, казалось бы, простого на первый взгляд, вопроса. Он вздрогнул, и жердина, на которой он сидел, чуть покачнулась. Платон по легкому колыханию этой жердины все понял и стал ждать, что же ответит брат на его вопрос.

– Я засиделся сегодня у Степана в сенцах в сушиле овина, – начал уклончиво Николай, – и так там и остался ночевать. Товарищ мой, Ян Лоозе, поскакал в соседнюю деревню по делам, а мне стало так неохота в осеннюю ночь выходить из теплого сушила, что просто смерть. А утром Степан мне сказал, что к тебе приехал мельник Малинин, и я решил поглядеть, чем вы тут занимаетесь. Зачем это он у тебя сына забрал?

– Матвей сам захотел прокатиться с ним, – настороженно ответил Платон, – скоро они должны вернуться. Провизию нам Петр Кириллович привез. Тяжело старику в одиночестве…. А твой этот якобы «товарищ» чьих будет? Фамилия странная – латыш, эстонец? Да и какие дела у него в наших селах ночами? Странно и непонятно.

– Ты же умный Платон, – все так же глядя в противоположную сторону от своего брата сказал Николай, – неужели ничего не понял до сих пор?

– И что я должен был понять?

– А то, что власть царя уже давно сгинула, и власть Керенского висит на волоске, – Николай повернул голову в сторону Платону и посмотрел ему пристально в глаза. – Теперь власть переходит к нам….

– К «нам» – это к кому? – чуть насмешливо спросил Платон.

– К народу, – презрительно ухмыльнулся на улыбку брата Николай, – а мы – большевики и социал-демократы – и есть представители нашего народа.

– И кто, по-вашему, есть ваш народ? Или вы сами за себя решили, что являетесь настоящей народной властью. Что-то я не помню, чтобы меня спрашивали….

– А вас никто и не спросит, – перебил его Николай. – У вас уже была власть и что вы с ней делали, а? Вам нужна постоянная война – то с Японией, то с Германией, – чтобы увеличивать свои капиталы. Притом заметь, что это не они нападали на нас, а мы лезли в войну. Я вот проливал кровь под Порт-Артуром, потом меня морили газом в польских болотах – и кому это было надо? Миллионами клали народ, не спросив его: нужна ему эта война или нет? Теперь наступают иные времена: все старое будет уничтожено раз и навсегда, и войны прекратятся.

– Что за сказки ты рассказываешь, Колька? – рассмеялся Платон. – Ты это серьезно мне говоришь или тебе приснилось сегодня от угара в овине у Степана? Под «уничтожением старого» ты что подразумеваешь, интересно?