– Мистер Фойл…

– Это правда, сэр, а как бы она иначе…

– Мистер Фойл!

Гардемарин умолк, побледнел и на всякий случай отступил на шаг.

Морнингхолл некоторое время сверлил Фойла взглядом, затем повернулся и прислонился к шпангоуту, рассеянно положив руку на грудь. Черные волосы его были зачесаны назад, открывая высокий благородный лоб, и Фойл вдруг заметил, что лицо у лорда бледное и напряженное. Он увидел плотно сжатые губы, пальцы, стиснувшие спинку стула, и капельки пота над аристократически изогнутой бровью.

– Милорд, вы хорошо себя чувствуете?

– Разумеется, хорошо! – рявкнул маркиз, бросив испепеляющий взгляд на излишне любознательного подчиненного. Затем, закрыв глаза, добавил: – В общем, все нормально.

– Я могу пригласить доктора, если хотите…

– Я думаю, больше проку будет от судового священника, чем от этого мясника, который называет себя хирургом. Да ты не беспокойся, Фойл. – Вынув носовой платок, он промокнул пот на лбу, затем, взглянув на гардемарина, сказал с раздражением: – Пожалуйста, оставь меня одного. Я сейчас никого не хочу видеть.

– А как же… гм… посетительница, сэр?

– Ах да. Она из тех, кто хочет превратить мою жизнь в ад. Защитница сирот и пенсионеров, вдова самого большого краснобая, который когда-либо заседал в палате лордов. Сейчас он сделал ее орудием против моего ведомства. – Маркиз выпрямился и посмотрел в окно. – Скажи этой старой ведьме, что она может подняться на борт, когда пробьет восемь склянок.

– Н-но… Она ожидает сейчас на пирсе, сэр, и просит разрешения подняться на корабль немедленно.

– Она поднимется сюда в то время, какое я назвал, и ни минутой раньше.

– Н-но…

– Я сказал, Фойл. Пусть она подождет, – холодно оборвал его Деймон, устремив гневный взгляд на юношу. – Я достаточно ясно выразился?

Фойл кивнул:

– Да, сэр. Я скажу ей это.

– Хорошо. И не забудь закрыть дверь, когда будешь уходить. Я не намерен нюхать идущую снизу вонь.

Леди Гвинет Эванс-Симмз сидела в шлюпке, изо всех сил стараясь не замечать лужу, которая плескалась у ее ног, замочив юбку, и лишь морщила нос, когда до нее долетали тошнотворные запахи с плавучей тюрьмы. «Суррей» был грозным военным кораблем, но, глядя на него сейчас, трудно было поверить, что когда-то он под парусами бороздил океаны. Плавучая тюрьма колыхалась на волнах, похожая на черную запущенную язву, и для Гвинет не составляло труда нарисовать в своем воображении картину того ада, в котором пребывали несчастные военнопленные. У нее слезились глаза; она вытащила платочек, пахнущий розовой водой, и прижала его к лицу. Фиалковые глаза ее сердито смотрели поверх белого лоскутка материи.

Это очень хорошо, что она рассердилась. Люди говорят, что у нее очень доброе и милое лицо, и поэтому ей трудно добиваться каких-то результатов. Но сегодня у леди Гвинет Эванс-Симмз были все основания не только сердиться, но и прийти в ярость.

Взять уже хотя бы то, что лорд Морнингхолл счел возможным заставить ее ждать. Кроме того, она догадывалась, в каких невыносимых, нечеловеческих условиях содержал этот тип несчастных военнопленных. И это пробуждало бойцовский дух в Гвинет. Она сумеет кое-что сказать этому зверю, когда встретится с ним лицом к лицу.

Гвинет оторвала взгляд от плавучей тюрьмы и увидела, что матрос, сидящий на веслах, не сводит глаз с ее высокой груди. На его губах застыла мечтательная улыбка, капельки пота поблескивали над бровью. Привыкшая к похотливым взглядам и непристойным репликам, Гвинет осадила его ледяным вопросом:

– Ты увидел что-то очень интересное, матрос?

Моряк не ожидал подобной враждебности от столь очаровательного создания. Покраснев и смутившись, он пробормотал: