Я не любил готовить на её половине. Столовые салфетки и половые тряпки в таких домах сушатся на одной и той же бельевой верёвке. Пришлые коты обедают за одним столом с хозяевами. Столы же, покрытые не скатертями, а клеёнками, но непременно с английскими узорами из мелких лютиков, завалены вырезками из газет, этикетками для получения скидок по акциям в супермаркетах. На стенах повсюду – портреты не родственников, а никому неизвестной аристократии. Одного, мол, все колена, чего уж там…

Моя новая жизнь казалась мне отступничеством, да и просто каким-то суррогатом по сравнению с тем, что мне было дорого ещё вчера. И тем больше я тяготился разговорами о блинах и пирожках, о том, когда на воскресной службе можно присесть, а когда нужно стоять, как штык. Какая мне, в самом деле, разница, в косынках женщины приходят в церковь или с непокрытой головой? Скрепя сердце я обменивался любезностями с соседями старушки, которые уважали меня, похоже, только от страха перед моим джипом. Очевидно, были уверены, что при выезде на улицу этот мастодонт однажды заедет в бок их ситроену, виновато притулившемуся у чужих ворот, точно хитрощёкий поджавший хвост зверёныш.

Елисавета Павловна – я продолжал обращаться к ней по имени и отчеству, хотя она и требовала звать её Лизой, – буквально на глазах теряла память. Было такое чувство, будто что-то мелкое, как песок в процедурных часах, мало-помалу убывает через невидимое отверстие. Труднее всего было смотреть на это и ждать. Чего – непонятно. Каждый день нужно показывать ей ту же самую кнопку для включения простенького мобильного телефона. Каждый день нужно упражняться в психологии и попросту изловчаться, чтобы объяснить ей, что кипа ксерокопий, которую запрашивал у неё пенсионный фонд или налоговая служба, не пересылается просто так, по воздуху, как ей того бы хотелось, чтобы сэкономить на почтовых марках. Но как убедить человека, теряющего рассудок, что интернет, даже если он и похож чем-то на волшебный эфир, не позволяет пересылать кипу страниц, минуя сканер или смартфон? А с этим хозяйством старушка справляться не умела.

Когда же приходилось искать на улице её машину, которую она припарковала с вечера, но не могла утром вспомнить, где именно, а ей нужно было забрать из салона что-то забытое из вещей, ведь она ещё и водила, сама ездила в Париж, на церковные службы, – в эти минуты я понимал, что становлюсь свидетелем очередного жизненного финала.

– Забыла вспомнить, где его поставила… – Так бедная старушка оправдывалась из-за своего «автомобиля».

Я понимал, что мало пережить своё прошлое. Это как получить аванс и после того, как деньги разлетелись, заявить, что сделка вообще-то кабальная и условия, пока совсем не перехотелось, лучше пересмотреть. Пора было менять жизнь по-настоящему. Или ставить на себе крест. Зачем надрываться напрасно? Жизнь остановилась. Будущее – откуда ему взяться? В каком направлении двигаться? Ради чего продолжать кормить себя и поить?

И тем больше мой слух цеплялся за разговоры про монастыри, про монахов и отшельников. А это была излюбленная тема Елисаветы Павловны; хотя бы в этом мне повезло. После кончины жены, не зная, куда деваться от себя самого, именно так я и поступил – уехал на знаменитый Афон. И хотя на сороковой день, как я тогда задумал, попасть на греческий полуостров мне не удалось, это было одним из самых правильных решений моей жизни.

Какая-то сила подталкивала меня воплотить в жизнь что-нибудь схожее, равное достоинством ещё раз. Я обсуждал свои планы с Елисаветой Павловной. Муж её тоже ездил на Афон. Тяжеленные фотоальбомы были забиты желтоватыми снимками бородатых монахов с пристальными взглядами. Монахи почему-то всегда позировали в окружении мужчин европейской внешности, – кто в шляпе и костюме, а кто и в военной форме непонятного рода войск. Попадали в кадр и греки в юбках. И все эти люди были похожи не на паломников, а на английских туристов, снявшихся на память перед выездом на сафари. Покойный муж Елисаветы Павловны, русский эмигрант первой волны, как и сама она из Петербурга, на туриста был похож на всех фотоснимках, который она мне показывала.