В гамаке лежала Адри в обнимку с самой красивой женщиной в мире. Илья увидел женщину и остановился: он не мог поверить, что такая красота действительно существует.

Адри рассмеялась, а потом сказала:

– Не смущайся, она так действует на всех мужчин. Я уже давно не ревную. Это Кэролайн, а там папа и Руди. Очнись, она никуда не убежит, еще насмотришься.

Оба, мистер Рутгелт и Руди, были на голову выше Ильи и с их по-семитски тонкими лицами выглядели как эфиопы. Руди был более светлокожим и чаще улыбался. Мистер Рутгелт пожал Илье руку и попросил называть его Эдгар, но Илья сразу понял, что к нему можно обращаться только “мистер Рутгелт”. Он был одет в белые полотняные брюки и белую рубашку навыпуск. Как и все, кроме Ильи, он был босиком.

Разговор перешел на английский, на котором все Рутгелты, за исключением Руди и Адри, говорили с подчеркнуто британским акцентом. Руди и Адри говорили как американцы – как белые американцы. Мистер Рутгелт иногда вставлял голландские слова, но тут же извинялся и переводил сам себя.

Адри выбралась из гамака и залезла в одно кресло с Омой. Она положила ей голову на грудь, и Ома стала что-то тихо напевать не по-голландски (позже Илья выяснил, что это срэнан-тонго, местный креольский диалект, образованный из африканских, голландских и индейских слов).

Кэролайн почему-то извинялась перед Ильей, что ее муж Гилберт не смог прилететь в этот раз. Илья старался не смотреть на ее ноги в узкой короткой юбке. Он старался смотреть на цветочные горшки, расставленные вдоль балюстрады, но не знал, насколько это у него получалось.

На веранду вышел огромный тигровый мастиф и недоверчиво обнюхал Илью. Потом мастиф подошел к креслу, в котором сидели Ома и Адри, и, тяжело вздохнув, лег и тут же заснул. Ома поставила на него ноги.

Беседа шла ни о чем: как прошел полет, что Илья знает о Суринаме, что хочет посмотреть, где еще был в Южной Америке. Илья, однако, понимал, что все, кроме Омы, его внимательно оценивают. Вопросы скоро иссякли, и жизнь веранды постепенно соскользнула в ритм предвечерних тропиков – с покачиванием гамака, цоканьем кубиков льда в длинных стаканах и шелестом босых ступней по каменному полу.

В саду мягко кричали птицы и, казалось, времени нет и не нужно. Затем сумерки вдруг вылезли из-под верхушек деревьев и заполнили мир вокруг лиловой пеленой. Сам собой включился свет, и появились ночные бабочки. Миссис Рутгелт ушла в дом, и скоро высоко под навесом веранды зазвонил колокольчик: ужин.

Завтрак в доме Рутгелтов был большой, медленной и долгой едой, потому что Рутгелты никогда не обедали и вообще не ели днем. Завтракали на веранде, но не на той, где Илья познакомился с семьей; та веранда использовалась для разговоров вне еды, семейного времени вместе, легких аперитивов перед ужином и называлась “Семейная”. Завтракали и ужинали на нижней, примыкавшей к кухне веранде с огромным столом на двадцать человек. Эта веранда так и называлась – “Кухонная”. Она была отгорожена от сада каменной балюстрадой, по поверхности которой тянулись встроенные лотки с цветами. В двух дальних от стола углах веранды стояли низкие плетеные столики с креслами, туда мистер Рутгелт и Ома уходили курить после еды. С навеса над верандой свешивались длинные узкие ленты, на них жужжали приклеившиеся мухи. Перед ужином ленты убирали и вешали свежие.

В доме было еще две веранды: Верхняя – на третьем этаже, куда выходили семейные спальни, и веранда с шестью креслами на крыше. Что делали там, оставалось загадкой; впрочем, Илья никогда на ней не бывал.