Проблема не только в формальной подлинности. В 2012 году лондонский Институт искусства Курто организовал ученые дебаты по 600 рисункам, приписываемым Фрэнсису Бэкону. Дебаты пришлось отменить за неделю до намеченного открытия, потому что многие отклонили приглашение из-за «возможных юридических последствий».

Другие комиссии по аутентификации были распущены из-за вопросов ответственности. Фонд Роя Лихтенштейна и Музей Ногути в Нью-Йорке перестали заниматься атрибуцией. Оба перенесли свои каталоги в Интернет и в разделе атрибуции написали «ведутся работы». Комиссия по аутентификации Поллока – Краснер прекратила работу в конце 1990-х после тяжбы с коллекционерами, утверждавшими, что их Поллок – подлинный. Один иск, который суд не принял, подал человек с картиной, подписанной «Поллак». Комиссия по аутентификации наследия Баския была распущена в 2012 году, просуществовав 18 лет и просмотрев 2 тысячи произведений искусства.

В Европе установлением подлинности занимаются наследники художника. Они наследуют и могут завещать «моральное право» высказывать мнение о подлинности его работ, а также задерживать и уничтожать подделки. Иногда из-за этого возникает неразбериха с подлинностью, иногда чистосердечная, иногда не очень. Вдова французского художника и скульптора Анри Леже, по рассказам, автоматически отвергала любую картину – а их было много, – которую ее муж написал для какой-нибудь из своих знакомых женского пола. В настоящее время существует категория картин Леже, которые называются «отказные, подарены возлюбленным». И это не только европейский феномен. В 2012 году Ли Краснер отказалась подтвердить подлинность картины «Красное, черное и серебряное» (Red, Black and Silver), представленной на аукцион наследниками покойной возлюбленной Поллока Рут Клигман.

Но иногда комиссия приносит неожиданно хорошие известия. В ноябре 2009 года на аукционе «Сотби» в Нью-Йорке был выставлен автопортрет Уорхола 1965 года, который художник в 1967 году подписал и подарил несовершеннолетней Кэти Нэзо, которая после школы подрабатывала на «Фабрике». Боясь, что ее подарок могут украсть, Нэзо спрятала его в шкафу у себя дома в Коннектикуте. Там он и пролежал сорок лет. Он никогда не числился в каталоге-резоне Уорхола и поступил в комиссию по аутентификации с одной только изложенной здесь устной историей. Комиссия признала его подлинным. «Сотби» оценил ее в 1–1,5 миллиона долларов и продал коллекционеру Лоренсу Граффу за 6,1 миллиона.

Сегодня люди больше доверяют искусству, чем фондовому рынку.

Хосе Муграби, арт-дилер

Ты становишься коллекционером, когда покупаешь картину и понимаешь, что тебе уже некуда ее повесить.

Майкл Финдли, арт-дилер

У первых великих музеев – Эрмитажа, Прадо и Лувра – покровителями были монархи и сановники церкви, которыми двигало убеждение, что искусство означает цивилизацию. Музейный меценат в виде предприимчивого коллекционера вроде Эбби Олдрич Рокфеллер у MoMA или Джозефа Дювина у Тейт Британия – сравнительно недавнее изобретение.

Мы понимаем, что движет коллекционером, который стремится увековечить свое имя в названном в честь него крыле музея. Но если речь не идет об этом, что заставляет человека собирать обширную коллекцию современного искусства, которая не вмещается даже в нескольких домах и требует сумасшедших финансовых вложений? Само собой, при условии, что у коллекционера есть возможность делать сумасшедшие финансовые вложения. Скромный Уорхол может стоить двухнедельного дохода успешного менеджера хедж-фонда. Взглянем на это в более широком контексте. Многие читатели с радостью отдали бы половину месячного дохода за любимое произведение искусства.