- Бартоло, опять ты здесь! – всплеснул руками синьор Кавальери. – Простите, госпожа коммандер, сейчас я его…

- Да пусть спит, - отмахнулась она. – Мне не мешает нисколько.

- Прошу вас, садитесь.

Хозяин кабинета переложил со старинного деревянного кресла несколько папок, и Лавиния устроилась. Кресло было неудобным.

- Итак? – спросила она.

Кавальери поёрзал, вздохнул и начал рассказ.

За «La Fenice», словно кильватерный след за катером, тянулась двойная слава: с одной стороны, сыгранная в нём премьера или первое выступление гарантировала опере, певцу или танцовщице долгую сценическую жизнь и славу. С другой, если этот театр тебя не принимал, то можно было уже не пытаться выступать. Синьор суперинтендант перечислил несколько несостоявшихся певцов, сделавших карьеру в самых неожиданных сферах, от ментальной магии до конструирования летательных аппаратов.

- И какие же этому причины? – спросила Лавиния, слушавшая с интересом.

В ответ толстяк только развёл руками.

- Кто ж знает…

- Какая-то нежить? Посторонняя разумная сущность? Маги проверяли? Как давно это началось?

- Маги проверяли, - закивал Кавальери. – И не один раз! Когда началось? Ну… так-то точную дату даже я не скажу, заметили такую тенденцию примерно через пять лет после второго пожара…

- Та-ак. А теперь про пожары подробнее!

Тут господин суперинтендант снова вздохнул, безнадёжно, словно спаниель, в третий раз за утро обнаруживший совершенно пустую миску.

- Первый случился тогда, когда театра «Ла Фениче» еще не было. На этом месте стоял дом… ну, обычный дом, на первом этаже таверна, на втором жил хозяин с семьёй, а третий они сдавали. Ну так вот, однажды дом этот вспыхнул, словно кучка сухих поленьев. Кто был рядом с дверью, успели выскочить, но таких немного было.

- Это произошло ночью?

- Нет, синьора, белым днём. Оно конечно, в ноябре вечер начинается раньше, чем успеваешь проснуться, но пожар начался в обед, часа в два, а к четырём уже всё догорело.

- И в каком году это произошло? – терпеливо спросила Лавиния.

- Как раз в тот год, когда дожем стал Альвизе Мочениго, в тысячу семьсот шестьдесят третьем.

- Днем… То есть, траттория была открыта?

- Да, именно так. Я ж и говорю, кто сидел рядом с дверью, те успели выскочить, остальные сгорели.

- Господин Кавальери, вы так об этом рассказываете, будто сами присутствовали…

- Ах, синьора, так я же самого главного не сказал! Есть традиция, каждый суперинтендант «Ла Фениче» обязательно записывает всё, что происходит в театре и окрестностях. Вот в этих дневниках всё и рассказано, во всех подробностях.

- Да уж, действительно, мимо дракона вы прошли, не заметив… Давайте!

- Не могу, синьора... – с неожиданной твердостью ответил Кавальери. – Можете читать здесь, в моём кабинете, а вынести не получится.

- Что-то мне подсказывает, что и от магического копирования эти записки закрыты, - вздохнула Лавиния, предчувствуя многие часы изучения однообразных записей, сделанных плохим почерком.

- Конечно, госпожа коммандер! Ну, а как же иначе? Там иной раз такое писали!...

- Хорошо… то есть, плохо, что я не могу заняться этим у себя дома, но радует, что есть письменные источники. Тогда мы с вами поступим так: сейчас вы покажете мне театр.

- Да, госпожа коммандер.

- Сегодня вечером будет спектакль?

- Да, госпожа, коммандер, сегодня у нас «Риголетто».

Лавиния поморщилась: оперу она вообще не любила, а уж душераздирающая история горбуна и его дочери была ей особо ненавистна.

- А завтра?

- «Золушка».

- Отлично. Значит, завтра я с утра приду сюда читать эти дневники… Там одна тетрадь?

- Нет, что вы! Недавно я начал девятнадцатую!