Максат неопределенно мотнул головой.

– Да так, о том, о сем, хотел о разработках нефти, об инвестициях в экономику и успехах страны, а сейчас вот как-то немного передумал.

– А что так?

– Да как-то больно постно у меня это получается, вроде материал есть, и статья вырисовывается да сухо все, безжизненно.

Радик кивнул.

– Это бывает, да только не понимаю я тебя, чего это только о плюсах писать, это же даже не интересно. Вот написал бы, как у нас тендеры проводятся, вот тут тебе будет живость и интерес и не будет сухости.

– Статья для британского журнала, а им не будут интересны наши проблемы, это раз, и два, что-то не хочется писать о минусах отечества в иностранное издание.

– Тогда, действительно, незадача.

Они вышли на улицу.

– А ты где остановился? – спросил Максат.

Радик махнул рукой на многоэтажное здание еще советской постройки, стоявшее недалеко от торгового дома.

– Не скажу, что такое уж прям хорошее место.

Лицо Радика помрачнело.

– Да знаю я, а что самое обидное, оплачивает мне все фирма и им по барабану, в каких апартаментах я остановлюсь.

– А зачем тогда?

– Мест не было, – Радик вздохнул, – представляешь? В этом городе всего две приличные гостиницы и обе были заняты. Вернее, занята была одна, а во второй еще были места, но их отдали какой-то китайской делегации.

– Забронировали, наверное, тебе тоже надо было заранее.

– Да я не подумал, – с досадой проговорил он, – да и не бронировали они. Я только начал оформлять номер как подошли эти… и представь мою злость, когда извинившись передо мной, номера отдали им! Этот проклятый совковый менталитет!

Максат поначалу не понял хода мыслей собеседника.

– В смысле «совковый»?

– Какое-то чувство вины перед иностранцами. Я, как гражданин, по идее должен иметь больше прав, находясь у себя в стране. Уверен, если бы я приехал куда-нибудь в Шанхай и там, в гостинице встал бы выбор, кому давать номер – мне или их соотечественнику, они бы дали номер своему. У нас же не так. Вот это меня и раздражает в наших людях.

– Преклонение?

– Нет же, – самобичевание. Это наше «нет героев в родном отечестве» и вечное ворчание по поводу вторых ролей, все это уже превратилось в нашу гордость. Как будто мы восторгаемся этой, выдуманной нами же самими – ущербностью. И это преклонение перед иностранным, презрение ко всему родному, все это сродни болезни, охватившей нас от низовья до самых верхов. И хоть мы никогда себе в этом не признаемся, но тем самым мы принижаем себя, принимаем на себя роль «обиженного, но гордого».

Максат молчал, в душе он был согласен с товарищем, но не мог произнести свои мысли вслух. Он сам давно замечал эту особенность общества, в котором он жил, но что ужасало его более, порой он воспринимал это как должное и принимал как само собой разумеющееся.

– Мне кажется, этот скептицизм присущ всем людям, – наконец произнес Максат.

– Оно, конечно, так, но только у нас этот скепсис врос в нашу ментальность.

Они вышли во двор автостоянки и Максат направился к машине, Радик шел рядом и продолжал говорить:

– А еще презрение, это тоже меня пугает. Современный человек презирает все, как будто в этом презрении он черпает какую-то потаенную силу. Для современного человека перестало существовать компромиссов, все должно покориться ему, либо исчезнуть вовсе. И точно так же он воспринимает жизнь, как материал для покорения. И я даже не могу представить себе, как это могло с нами случиться, как все эти перемены затронули нас.

– Я же говорил, в тебе действительно пропадает талант литератора, из тебя мог получиться хороший журналист. Я даже легко могу представить тебя в редакторском кресле.