65.
Более того, несколько позже комендант станции Степанов в своих показаниях прямо обвинит Никольского в невольном провоцировании толпы на дальнейший грабеж.
«…до появления полицеймейстера толпа совершенно успокоилась и стала расходиться, и только нецелесообразные действия и распоряжения полицеймейстера повели к тому, что толпа возросла до громадных размеров, и погром принял такой грандиозный характер»66.
Правда, эта межведомственная эскапада могла быть реакцией на неизбежный «разбор полетов» с поисками крайнего. Полиция со своей стороны тоже в долгу не осталась. Тот же пристав Иванов свидетельствовал, что Степанов не только не предотвратил погром имевшимися в его распоряжении военными силами, но и до некоторой степени подстрекал к нему.
«Так, когда толпа громил хлынула на лавку Бесеневича (не кавказца), то Степанов закричал: „Ребята, как вам не стыдно, ведь это – не черкесы“»67.
Как бы то ни было, вновь возбудившаяся толпа разгромила и разграбила ресторан Онанашвили, находившийся во дворе «Южного Кавказа», а когда через два часа полицмейстер вернулся с ротой68 солдат, которые начали прикладами ружей разгонять всех присутствующих, еще и лавку турецкого подданного Харлампова на противоположной стороне улицы69.
Досталось всем – и хулиганам, и дружинникам, и простым зрителям70. К четырем часам вечера привокзальная площадь и Кругобайкальская улица были без единого выстрела очищены и оцеплены71. При этом нет упоминаний ни о каких арестах. Свежих пострадавших отправили в железнодорожную, а трупы – в Кузнецовскую больницу, за реку. Собственно, на этом погром и его подавление завершились. Способствовали этому наступившая темнота72 и усиливающийся мороз73.
Войска оставались в предместье до 19:30, после чего полицмейстер снял все караулы. Причиной такого решения Никольского вряд ли могла быть уверенность в прочном умиротворении предместья, поскольку обстановка в городе в октябре-ноябре 1905 года не оставляла сомнений в обратном. Скорее, причиной было то, что он мог распоряжаться лишь теми войсками, которые ему выделялись временно командующим 2-й Сибирской пехотной дивизией генерал-майором Даниловичем и лишь в той мере, в какой ему это позволялось. С войсками между тем было плохо – буквально на днях было подавлено восстание (военная стачка) иркутского гарнизона, в срочном порядке демобилизованы запасные, а из оставшихся выделялись на постоянной основе 4 офицерских патруля в помощь полиции74, не справлявшейся с разгулом криминала в самой центральной части города. Таким образом, Глазково фактически было брошено на произвол судьбы, а, если сказать прямо, – погромщиков.
«караул еще вечером был снят, в разгромленных помещениях рылись со свечами какие-то люди, слышались звон разбиваемых стекол и выстрелы»75.
Страшным итогом «черной» пятницы стали десять трупов: пекарь Тетеос Караказьян, Авек Григоров, Абрам Мураньянц, Яков Аванесов, Филипп Бабаев, Манук Арзаков и Исак Хамразов76, Датразая Исай77, Степан Гогонашвили78, а также скончавшийся 17 декабря в железнодорожной больнице гимназист VI класса Иван Бабаев79.
Кроме того, в железнодорожной больнице находилось пятнадцать серьезно раненых:
«Мастеров, истопник; Давид Машула Ашвили, буфетчик III к.; Спиридон (фамилию не говорит), грузин; Мария Мельникова, 19—20 л., прислуга в номерах; Антон Дейвис, столяр депо; Петр Баткон, из города; Федор Головачев, конторщик; Михаил Пахтил, истопник; Распопин, кондуктор; Александр Королев, служащий из тяги; Фарафанов, из города; Казаков, токарь депо; Михеев, проводник; Иван Кунаев, служащий ж. д.; Борзенко, истопник»