Благоразумны да мудры,
Весь мир любовью одарив.
Встречая радо день и ночь,
Не знали зависти, коварства.
Эльбрус там, исполин седой,
Красавец, правил государством.
Но Коршун, гений и злодей,
Таким ведь зависть – это пытка,
Решил всем зельем навредить,
Подлив на торжестве в напитки.
Смешал часть волка и змеи,
Кусочек кабана – всеядность.
Вот нарты с зельем обрели
И злость, и подлость, жадность.
Окончен дней счастливых груз,
И, проявивши лик звериный,
Решил в злых чарах и Эльбрус
Стать мужем для невесты сына.
Но верная в любви Машуки
Сопротивлялась злобной силе
И обручальное кольцо
В бою неравном обронила.
Нашёл Бештау за дворцом
Его. Он план коварный понял
И начал смертный бой с отцом.
С ним половина нартов в поле.
Там, где была раньше равнина,
Полились реки крови в море.
И каменели исполины…
Дрались и гибли, стали горы,
А снег засыпал их вершины,
Да холод отдавали скалы.
И только в подлости причина,
Что мудрость нартов не спасала.
Шла битва много дней, ночей,
Все нарты полегли в долине.
Сына рассёк на пять частей
Эльбрус-отец, доселе мирный.
А сын нанёс удар последний
Своим мечом родным сединам.
Лишённой ясности главу
Он разрубил в две половины.
Машуки вышла к полю брани,
Когда усохла кровь на ранах.
И там увидела лишь камни,
В них превратились великаны.
Лежал холодным и любимый:
Здесь не сыскать живой души.
Кинжал вонзила в своё сердце —
Так нарты завершили жизнь.
И вот на тех местах теперь
У нас стоят красавцы-горы,
А великан, что принял смерть,
Лежит, как память о раздорах.
Там в вышине над облаками,
Где на лугах пасут отары
И сторожат простор орлами,
Народа древнего не стало.
Не выспросишь про то у неба:
А может – быль, а может – небыль.
Эльбрус белеет там двуглавый,
А в пять вершин лежит Бештау.
Гора Машук стоит меж ними,
Всех от себя кольцом задвинув.
Горы Железной тень вершины,
Где шлем стальной упал у сына.
Офицеры России
Офицер русский пишет стихи,
Служит не за оклад.
Он друга всегда угостит,
А женщине будет рад.
Видимо, где-то в белой кости
У них что-то такое,
Если давно народ окрестил
Их кровью голубою.
Сколько палаш в боях покосил
В полях по Подмосковью.
А сколько же мир их поносил,
И вспоминать не стоит.
Но не смогли их застращать,
Шли на вражью силу.
С обидой и болью, но не предать
Офицеру свою Россию.
Незаслуженно, было, гнобят,
Уже и ни к чёрту нервы.
Ведь за Отчизну им отвечать,
Профессия-то из первых.
Корея, Афган или Вьетнам,
Где наши знамёна реют,
Воюют везде за свободу стран,
И это они умеют.
Я иду на «Вы»
Песня жаворонка над полем.
Солнце, утро; глядя в прицел,
Я за секунду до взрыва и боли
Подумал: «Остался бы цел!»
Но тишина зловеще накрыла,
Разрывал мне лёгкие зной,
А с небес васильки ложились,
Прикрывая в душе покой.
Дымком в колее закурилась
Пыль над дорожной травой,
Одна мысль вопросом забилась:
«Неживой? А может, живой?»
Но вдруг тишина раскрылась,
Разорвав пеленальный круг,
Будто стрелы в тело вонзились,
И послышался смерти звук.
Увидал, как, прижатый силой,
Поднимался с земли ковыль,
А листва, высот не осилив,
Опускалась в тёплую пыль.
И тогда среди гари, пыли,
Среди дыма, листвы и травы,
Над собой совершив усилье,
Я привстал. Я пошёл на «вы».
Гроза
Казалось мне, давно всё было.
Пришла гроза.
Казалось мне, всё позабылось.
Вернуть нельзя.
Текли ручьём, застыли слезы.
А ты молчишь.
И город весь темнел от прозы.
Да низко стриж.
И твёрдый слог наполнен ядом.
И слово сталь.
Стены домов до΄лбят разряды.
Грозы удар.
А ливень хлещет струёю в окна.
Стучит печаль.
И видим мы – уж всё равно нам.
Немного жаль.
Слова, как пули, а может, капли.
То пульс в висок.
Дождь смоет грязь и по асфальту.
В душе поток.
Ну что ж, и пусть в окне светлеет.
Ушла гроза.
В груди же камень всё холоднее.