Жрец бесцеремонно растолкал братьев и объявил им волю богов. Старики немного поворчали, но все же засобирались в путь. С волей небожителей не поспоришь.

Пепельные клочья облаков зацепились за вершины скалы, нависающей над жилищем жрецов. Безжалостный, пронизывающий ветер рвал жалкое одеяние стариков и толкал их тщедушные тела на острые обломки камней, усеявших склон, по которому они спускались к побережью. Отсюда открывался потрясающий вид на Океан Тысячи бурь. Бушующие, седые валы налетали на прибрежные скалы, испытывая их на прочность, а яростные волны обрушивались на каменистый пляж. Рассвирепевший океан в это утро собрал обильную жатву. На слизанных водой и ветром, серых камнях побережья, громоздились обломки нескольких кораблей, застигнутых штормом врасплох. Тела моряков, выброшенные на камни, уже стали добычей стервятников и других птиц – падальщиков, которые устроили между собой шумную перебранку.

Жрецы спустились к берегу. Безжалостный владыка океана Вагрод, никому не оставил шанса на спасение. Выживших не было, но Саумор не терял надежды и продолжал что– то выискивать среди жалких останков кораблей. За его спиной тихо ворчали замерзшие и недовольные братья.

Мазнув старика по лицу широким крылом, в свинцовое небо тяжело поднялся черный гриф. В своем мощном клюве, птица уносила человеческий глаз, болтавшийся на кровавой жилке. Старший хранитель сделал шаг и остановился. В груди появился холодок.

Перед ним возвышался корабль. Он был зарыт боком в камни и песок. Жрецу была хорошо видна корма судна. К одиноко торчащему на палубе, обломку мачты, была привязана девушка. Саумор с трудом взобрался на борт корабля и по свисавшим канатам и разорванному такелажу, он подобрался к ней.

Девушка была мертва. Ее бледное лицо было необычайно красиво. Даже после смерти, оно хранило выражения величавого спокойствия и благородства. Смерть не исказила ее облика. Костлявая старуха Кельхе в этот раз не стала мстить за красоту.

Но не сама мертвая девушка привлекла внимание Саумора. Она не выпускала из окоченевших рук какой-то цветастый, шерстяной сверток, крепко прижатый к груди. Саумор развернул грязные, промокшие лохмотья и увидел … ребенка!! С минуту он всматривался в посиневшее, неподвижное личико младенца. В его слипшихся, золотистых волосиках, ползала большая, зеленая муха. Она злобно жужжала, словно прогоняя старика от своей добычи.

– Пойдем отсюда. Мы ему уже ничем не поможем. Боги видно хотели сказать тебе, что-то другое – послышался снизу голос Эльда, который немного злорадствовал над неудачей всезнающего старшего брата.

Саумор тяжело вздохнул и полез обратно с приподнятой кормы корабля на землю. Он уже поставил ногу на борт, как вдруг сзади послышалось звонкое чихание. Жрец повернул голову и натолкнулся на взгляд темно-синих глаз. Таких – же глаз, как из его сна! Ребенок был жив!!

С трудом вырвав младенца из холодных цепких объятий матери, старик осторожно спустил его на берег, передав в руки братьев. Жрецы торопливо стянули с него мокрые пеленки, чтобы растереть коченеющее тельце ребенка. Когда обнажилась грудь младенца, жрецы на мгновение застыли, увидев тускло – сверкнувший медальон, висевший на змеевидно сплетенной серебряной цепочке. По – форме он напоминал клык неведомого зверя.

Саумор спрыгнул с планширя корабля на плоский валун и, подойдя к братьям, взял в руку талисман ребенка, чтобы его лучше рассмотреть.

Талисман был гладким на ощупь; из неизвестного сероватого металла. Внезапно леденящий холод металла пронзил его кисть. Жрец вскрикнул и выпустил медальон из рук. На его ладони появилось красное пятно ожога. Талисман вспыхнул на мгновенье и померк, как только коснулся кожи младенца.