Примерно через час, чувствуя сонную истому во всем теле, Карл Кюла сошел со ступенек особняка Йоганна Боудермюллера, покрутил головой, оглядывая обе стороны пустынной по этому времени улицы, и неторопливо двинулся к своей машине.

В воздухе чувствовалась влага. Ледяной дождь то начинался, то переставал, уже несколько дней. Но сейчас небо очистилось, и над островерхой крышей дома напротив взошла большая красная луна.

Карл завернул за угол и прошел вдоль каменной ограды, откуда кусты протягивали наружу скрюченные пальцы сквозь узорчатую решетку.

Его кофемолочный Форд Модель 18, с белым откидывающимся верхом, стоял в густой тени Сегенскирхе, -подальше от особняка Боудермюллера, чтобы не привлекать любопытствующих взглядов.

Когда он уже тянул руку к никелированной рукоятке, от ограды отделилась небольшая женская фигурка и преградила дорогу. Женщина держала в руке карманный браунинг, – красивая женская безделушка белого металла, удобно помещающаяся в женской сумочке или кармане штатской одежды. Милый блестящий аксессуар, если не знать, что тупорылая пуля калибра 6,35, выпущенная с небольшого расстояния, укладывает человека так же верно, как остроконечная пуля из винтовки Манлихера.

Отраженный свет дальнего фонаря в светлых глазах мерцал, словно два светлячка на неровной морской глади. Черные волосы тускло отсвечивали под луной.

– Негодяй, – сказала брюнетка срывающимся голосом.

Вот женщина, наскоро подумал Кюла, переводя взгляд с мерцающих глаз на еле видимое отверстие ствола малыша-бельгийца. Мой идеал, – невысокая, стройная, грациозная, – не женщина, а пантера с голубыми глазами. Смуглая кожа, короткая стрижка в стиле Чикаго.

Убъет она меня сейчас, ко всем чертям, и все…

Он выставил ладони, как будто они могли защитить от летящей пули.

– Давай не будем делать глупости, Хельга, – сказал он умоляюще.– Я люблю тебя, и ты это знаешь.

– Ты спишь с этой коровой!

Узкий плащ подчеркивал гибкую фигуру с идеальными пропорциями фарфоровой пастушки. Странная штука жизнь, – приходится делать не то, что хочешь…

– Это не значит, что я ее люблю! Да я и не сплю с ней! Меня пригласил Йоганн, ее муж. По делу.

Она зло усмехнулась:

– Ты нужен Боудермюллеру так же, как министру финансов советы сельского счетовода. К тому же мужа Барбары нет в Берлине.

– Что я тебе и говорю. Случилось недоразумение! Ему пришлось уехать, а я, несолоно хлебавши, покинул его дом…

– Пробыв там почти четыре часа?!

– Ты что, все это время стерегла меня здесь?

Ее рука с пистолетом задрожала.

– Я здесь всего лишь десять минут. Чтобы сказать тебе, как я тебя ненавижу…

– А я тебя нежно люблю, как не любил никого.

Как и следовало ожидать, ее хватило на минуту. Через шестьдесят четыре секунды женщина лихорадочно прятала пистолет в карман плаща, – словно стыдясь этого инструмента неудавшейся мести. Потом она замерла, опустив голову и горько всхлипывая.

Карл подошел к маленькой брюнетке, осторожно обнял за плечи. По его телу прошла жаркая волна. Не то, чтобы он первый раз оказался под прицелом, но уже в третий и четвертый раз после подобных приключений пылал, словно вышел из турецких бань.

– Давай сядем в машину и поедем ко мне, – ласково сказал Карл. Его лицо возвышалось над черноволосой головкой, как морда овчарки над таксой.– Тебе надо выпить. У меня есть отличный Арманьяк. Ты совсем замерзла.

Уже в машине, глядя сквозь стекло, она сказала с неожиданной твердостью:

– Ты меня использовал. Чтобы познакомиться с Барбарой Боудермюллер. Это грязно и непристойно.

Карл Кюла искоса взглянул на свою пассажирку. А ведь она и выстрелить могла. Быть героем-любовником, оказывается, не всегда завидное амплуа. В это амплуа легко вплетается драматизм, а то и трагедия.