– Тетя Анна, – позвал он тихонько, но ответа не было. Он позвал снова, уже громче, и снова, уже срываясь на крик, но в комнате все так же стояла тишина. На ватных ногах он двинулся вглубь темной спальни. Шторы были задернуты почти полностью, и свет зарождающегося рассвета не проникал в комнату. Верни приходилось двигаться на ощупь. Напуганный, он снова заплакал, громко всхлипывая и продолжая звать тетю и дядю.

От удушливого запаха стало совсем не по себе. Верни не понимал почему, но вонь лишь усиливала его ужас. Но вот в тени комнаты он увидел силуэт кровати, и в его душе забрезжила надежда: сейчас он разбудит тетю Анну, и она успокоит его. И все это окажется лишь дурным сном.

Но тут его босая нога угодила во что-то мокрое, вязкое и холодное. С ужасом и отвращением Верни отдернул ее и отшатнулся. И именно в этот момент луч взошедшего солнца пробился через щель между занавесками и осветил до того почти абсолютно темную комнату. Яркий свет на мгновение ослепил мальчика, а когда его глаза чуть-чуть привыкли к свету, он увидел…

Он стоял на краю огромной багрово-красной лужи, залившей чудесный паркет спальни и пропитавшей пушистый ковер. В центре этой лужи лежала тетя Анна. Широко открытыми стеклянными глазами она смотрела прямо на мальчика. На ее шее Верни увидел огромную багровую рану, рассекающую горло от уха до уха, и засохшую на ней мерзкой коркой кровь. Все вокруг было залито кровью: стены, роскошный бежевый балдахин супружеской кровати, тяжелые кремовые шторы, стеллаж с книгами у дальней стены. Кровавые брызги можно было заметить даже на потолке.

Верни хотел закричать, но крик застрял в горле, превратившись в дикий животный хрип. Он развернулся, чтобы бежать, но тут же наткнулся на тело дяди Томаса. На дяде Томасе была светло-голубая ночная рубашка, такая же, как на самом Верни, но по светлой ткани в районе живота и груди расползлись багровые пятна. Как и тетя Анна, дядя Томас лежал неподвижно, и его пустые глаза впились в Вернона.

Рвотный позыв вновь скрутил тело мальчика, и его вырвало остатками вчерашнего ужина прямо в заливавшую пол лужу крови. Не видя дороги от застилавшего глаза ужаса, Верни бросился прочь из спальни. Сердце стучало в ушах так громко, что он не слышал больше ничего вокруг. Он мчался по пустым коридорам, не помня себя, пока не оказался в главном зале, где прошлым вечером взрослые ужинали и веселились.

Зал был щедро залит ярким рассветным солнцем, и в его лучах открывшаяся Верни картина выглядела еще более ужасающей. Все помещение было завалено телами слуг. Молодые служанки лежали в лужах крови, как тетя Анна. Их шеи вспороты, а рты раскрыты в немом крике ужаса. Тела слуг-мужчин скопились на полу у выхода из зала, у некоторых из них в руках все еще были тяжелые канделябры и кухонные ножи. Но все они были мертвы. Здесь тоже все было залито кровью. Кое-где она еще не успела высохнуть и мерцала в солнечных лучах, как самый жуткий рубин.

Вернон не знал, что делать. Взрослые всегда говорили ему, что делать. А сейчас они были мертвы, и лишь их пустые глаза провожали мальчика, куда бы он ни пошел. Обессиленный, он заполз за одну из висевших на входе в зал гардин, сжался в комок и начал раскачиваться из стороны в сторону. Няня Мия учила его так делать, когда он просыпался из-за кошмара. Но это был не кошмар. И мерзкий запах крови постоянно напоминал маленькому принцу об этом.

Так Верни и просидел там за гардиной, плача и молясь Алору, чтобы все это оказалось лишь сном, пока не отключился от ужаса и изнеможения.

Его нашли только к вечеру. Торговец, доставлявший ко двору герцога Форро свежие продукты, прибыл в поместье через несколько часов после рассвета и, увидев произошедшую там бойню, бросился за городовым. Стражники не пытались найти выживших и даже не знали, что второй принц Баригора в эти дни останавливался у своей тетушки.