Ба смотрит на цветы, будто пытаясь понять мою реплику.

– Ба? Ты меня слышишь? – Я беру ее теплую ладонь в свою, замерзшую по дороге.

Она поворачивается ко мне и улыбается рассеянно. Вот и все.

Я наклоняюсь ближе и растираю ей руку, будто ей нужно согреться. Кожа мягкая, как шелк. Провожу пальцами по зеленовато-голубым венам, переплетающимся с коричневыми пятнами и создающими узоры, похожие на крылья бабочки. Ба упорно носит на одной руке огромное кольцо с гранатом, а на другой – зеленый топаз. Они держатся только на среднем и большом пальцах, и то только из-за того, что суставы распухли от артрита.

– Расскажи мне историю, Келси. Какую-нибудь из твоих волшебных историй.

– Ой, Ба. Я так давно не сочиняла для тебя историй.

– Что? – Она опускает голову на подушку. – Нет, не давно! Помнишь историю о фиолетовом тигре в крапинку?

– Я помню.

Бабушка часто моргает и закрывает глаза.

– Все же сбылось, ты знаешь. Я не хотела тебе рассказывать, но однажды я увидела фиолетового тигра в городском зоопарке.

– Правда, что ли?

С ней всегда так было, еще задолго до того, как реальность поблекла для нее. Я рассказывала истории, а Ба пересказывала мне их с большим размахом и воображением, отчего они становились все более и более странными. Она – актриса, поэтесса и стареющая хиппи – никогда не довольствовалась прагматичным взглядом на вещи. Под ее именем изданы три книги стихотворений, которые, конечно, принесли немного денег и еще меньше славы, но зато уважались ее друзьями-литераторами.

– Истории имеют силу, ты знаешь, Келси. Может, тебе нужно вдохновение. Для этого и существует сад.

Я хлопаю глазами и наклоняю голову.

– Сад – тут? В «АдвантаМед»?

В прошлом месяце я прогулялась по бетонным дорожкам между несколькими клумбами, на которых не осталось ничего, кроме пожухших за зиму стебельков очитков и почерневших гераней. Не могу вообразить, что неухоженные клумбы, даже в цвету – хорошая пища для вдохновения.

– Или ты про крышу?

Летом я держу пару горшочков петуний и бархатцев на крыше книжного, рядом с шатающимся раскладным креслом. Жалкие подачки для моей любви к растениям – все, на что у меня хватает времени. Разве это можно назвать садом.

За моей спиной под окном ветряной обогреватель выдыхает первый затхлый воздух и начинает мерно дышать мне в шею теплом.

Ба поднимает голову, но не отвечает – ее отвлек скрип колес в коридоре.

– Ужин едет, да, Ба? Что сегодня в меню?

– Ха! Я знаю не больше твоего.

Наша шутка, хоть и грустная: никогда нельзя различить, что за еда на подносе. Я много раз жаловалась в разной степени ярости, но никакого результата. Повара работают за десятерых, а получают копейки, поэтому не слишком боятся оскорбить своей стряпней нежные вкусы посетителей.

– Не переживай, я кое-что принесла.

Уголки губ приподнимаются.

– Молодец.

Поднос, полный привычной еды, пахнет старыми консервными банками. Я разрезаю неопознанное мясо на кусочки, распределяю по тарелке высохшие горошины, кладу холодное масло в бледную картошку, затем отстраняюсь и жду, пока Ба поест.

Она недовольно морщится, но продолжает есть.

– Когда там выходит твоя книга? – спрашивает она между делом.

Я стараюсь улыбаться.

– Боюсь, у меня никакая книга не выходит, Ба.

– Конечно, выходит. Та, про магазин.

Несмотря на мои усилия, в голове всплывает обложка дурацкого бестселлера. Его сюжет похож на роман, который я написала давным-давно, – осмеянный моим литературным кружком, похороненный в ящике стола. Ни к чему повторять мучения.

– Не-а, боюсь, она не готова к публикации. Может быть, однажды. – Я с усилием произношу пустые обещания, улыбаясь.