Лера. Каждый раз, когда я слышу это имя, я улыбаюсь. Какая она? Сложно описать словами настолько близкого человека. Но я все же попробую. Все дело в том, что Лера не совсем обычная девчонка. Не такая, как все. Она не уродлива, но и не красива в классическом понимании этого слова. Есть что-то завораживающее в том, как она подает себя, в ее стремительной и немного сбивчивой речи. В этих ее огромных глазах вы барахтаетесь и непременно утонете, если дадите слабины. Вы можете хоть целый день разглядывать ее, но не сможете разгадать. Какая-то тайная сущность все время ускользает даже от самого внимательного взгляда. Вы просто не сможете оторваться – смотрите ей в лицо, а потом смеетесь, пока она вас не стукнет. С нее станется. Еще Лера совершенно не умеет врать. Наверное, поэтому у нее никогда не было подружек. Ухажеры? Этих хватало. Поменьше, чем у меня конечно, но все же, все же. Мы с ней даже как-то устроили соревнование по этой части, и, надо признать, я победил. Правда, с небольшим перевесом. Приз, литровую бутылку Джек Дэниелс, распили вместе. Мы много чего делали вместе в те счастливые годы. Короче, у меня был друг, с потерей которого, в моей душе образовалась огромная серая пустыня, и размер ее с тех пор только увеличивается.

История про тюльпаны – это воспоминание, которое мне хочется затолкать поглубже в голову и никогда не вытаскивать на свет божий, и которое все равно толкает крышку и вываливается, как перебродившее тесто из кадушки.

Той весной я в очередной раз порвал с одной из своих пассий, и это ощущалось на удивление болезненней обычного. К тому же, у меня давно не было никакой работы, деньги почти закончились, жизнь не складывалась, и я загрустил. Мне вдруг показалось, что я достиг самого дна, и это новое ощущение мне совсем не нравилось.

В тот вечер ноги сами понесли меня по весенней слякоти к Лере, моему единственному настоящему другу. Карман пальто тяжело бил по ноге пол-литровой фляжкой с дешевым московским коньяком. В отсыревшем воздухе пахло землей и вселенским одиночеством. В какой-то момент я почти побежал по мрачным московским улочкам – лишь бы не оставаться один на один с собственными мыслями и скоро совсем промочил ноги. Я кутался в несколько слоев шарфа и время от времени протирал им же запотевающие от дыхания очки, чертыхаясь каждый раз, когда возвращал их на место – стекла были в грязных разводах, я еле различал дорогу.

Вот впереди заблестел желтыми огнями небольшой стихийный рынок, за которым вафлей на боку лежал ее дом. От одной мысли о комнате Леры мне стало теплей. Теперь на месте рынка на несуразно длинных дощатых скамейках валяются хипстеры и щедро роняют на бороды крошки от хипстерской шаурмы, а рядом на ярком резиновом покрытии простаивают бессмысленного вида тренажеры. Тогда же там правила нищета, и старухи из соседних хрущевок, разложив на отслуживших свой век клеенках никому не нужные старые вещи, пытались поддерживать коммерцией жалкое существование. Я как обычно стараясь не смотреть на них, шел мимо, жестко зафиксировав взгляд на помойке возле Лериного подъезда. Почему же тогда я остановился, лишь услышав скрипучий как дверцы старого шкафа голос?

– Молодой человек, возьмите тюльпаны!

Я чуть не упал, так резко затормозил. Протер шарфом очки и различил перед собой крепко стоящие в густой жиже стоптанные войлочные ботинки. Взгляд поднялся по свалявшимся рейтузам зеленого цвета, по толстой замшевой юбке, прячущейся под серым стеганым пуховиком, и уткнулся в букетик тюльпанов, трепетавших под ветром чуть ниже моего лица. И только потом, за цветами, я различил потрескавшуюся глину кожи и удивительно живые голубые глаза. Я растерялся. Застыл на половине движения, как памятник Достоевскому у библиотеки Ленина и никак не мог сообразить, что сказать или сделать.