– Хуже. Шугаринг сделала, – отвечаю я, вырываюсь, отворачиваясь от мужа. – Еще неделю назад сделала, – говорю с обидой.

– Ммм, – прижимается к моей спине, дёргает бедра, вжимая в своей пах. Уже возбуждён. Готов к бою. Как все просто у мужчин. Раз – и он готов. А мне сейчас, чтобы возбудиться, нужно… Не знаю, что нужно. Хотя знаю, но Юра этого не сделает. Женское возбуждение оно, и правда, в голове.

– Юр, я не хочу. Я устала.

– Я быстро. Все сделаю сам, – не слушает меня. Одной рукой вновь накрывает грудь, другой складочки, раскрывая. А там, естественно, сухо. Я не хочу быстро. Я хочу долго, чтобы ласкал, любил, подводил меня к дикому желанию, чтобы сама просила трахнуть. Но… Мы как-то разговаривали на эту тему. Я была пьяная и выдала мужу все, что меня не устраивает. Но он так и не услышал.

Юра облизывает пальцы, увлажняет меня и тут же вторгается. Все равно дискомфортно.

Все происходит действительно быстро. Муж сразу ускоряется, больно сжимает грудь и хрипло дышит мне в ухо. А я покорно жду, когда это закончится. Мне вдруг хочется порыдать. От того, что я ничего не чувствую. А ему хорошо. От того, что муж даже не пытается сделать так, чтобы мне было хорошо. Намеренно сжимаю мышцы лона, ритмично, сильно, только для того, чтобы Юра кончил и оставил меня в покое.

– Мышка, ты успела? – спрашивает меня, чмокая в щеку. Я не то чтобы не успела, я даже не начинала. Молчу. – Нет? Прости. Ты такая узенькая у меня, как девочка. Завтра все будет, – довольно сообщает он и принимает удобную позу для сна. – Спокойной ночи, мышка.

– Спокойной, – отзываюсь, чувствуя себя морально убитой.

4 декабря

Максим

– Гренки с яйцом, – Люба ставит предо мной тарелку. – Творог еще домашний со сметанкой. Кушай.

Я всегда ем на кухне, болтая с Любой. Отец предпочитает церемонии, принимая пищу в столовой за сервированным столом. Все детство я ненавидел эти церемонии. Мать потакала отцу, донося до меня, как важны эти совместные завтраки и ужины. Наверное, потому что только в эти моменты мы могли пообщаться. Я не хотел общаться с отцом. На меня всегда давил его авторитет.

Все вопросы и претензии он предъявлял мне за столом.

«Я узнал, что ты подрался в школе. Как ты объяснишь свое поведение?»

«Репетитор по английскому сказал, что ты не выучил глаголы. Ты меня позоришь, Максим».

«Преподаватель по музыке говорит, что ты бранно выразился на уроке. Тебе язык оторвать?»

От этого кусок в горло не лез. Мать и Люба потом всегда подкармливали меня на кухне. С тех пор ненавижу столовую.

– Спасибо, Люба. Я уже говорил, что женюсь на тебе?

– Максим! – строго хмурит брови. – Шутник. Как твои дела?

– Да все нормально у меня.

– Отрабатываешь?

– Ага, – ухмыляюсь. – Что-то типа того.

– Когда ты станешь уже взрослее, серьёзнее? Тебе через несколько дней уже двадцать пять. Столько было моему мужу, когда у нас родилась дочь.

– Нее, я еще лет десять погуляю.

Уплетаю гренки, запивая кофе.

– Десять?! – распахивает глаза Люба. – С ума сошел? – Не нагулялся еще? Вон сколько уже накуролесил! – отчитывает меня.

– Люб, мужчина должен состояться, а уже потом думать о чем-то серьезном. Я еще не состоялся.

– Тоже верно, – тянет руку, поправляя мою челку. – Сейчас, я тебе тут… – не договаривает, выходит из кухни. Быстро возвращается с коробкой, протягивая ее мне. – Это ко дню рождения. Но ты редко последнее время дома появляешься. Поэтому заранее.

– Люб, ну ты что? Не нужно мне ничего. Пирог бы испекла свой фирменный с курицей и грибами. Я был бы счастлив.

– Пирог я тоже испеку, – отмахивается она.

Открываю коробку, а там широкий тёмно-синий вязаный шарф. Мягкий, тёплый, крупная вязка. Ручной работы. И, черт побери, это приятно. Нет, я могу купить себе тысячу брендовых шарфов, но такого никогда не будет.