Нет, мы не на прогулку шли. Мы здесь, чтоб защищать единство Страны. Не на словах, а въяве подставляясь под огонь противника. В бою! Но лечь тут, на пригорке, с тремя дырками поперек? Впустую, не успев увидеть неприятеля в глаза?! Как могло выйти, что взвод в собственном тылу за минуту потерял четверть состава? Как же срочники, а их во взводе три из четырех?! В том, что они здесь, их воли нет! Они погибли только потому, что в паспорте им больше, чем восемнадцать, но все же меньше двадцати восьми.
Кто так решил?
Я лишь ведомый.
Мы оказались не готовы.
Чья это ошибка?
Я – ведомый. Думать – не мое!
Но думалось, думалось, думалось.
«Геройски… героически», – тикало в голове.
Те трое на уступе. Они погибли в бою. Вне сомнений, героически. Только вряд ли успели что-либо понять!
Нашей боевой задачей было пополнить расчеты артиллерийской батареи, базировавшейся на освобожденной от врага и зачищенной территории за два десятка километров от новой линии соприкосновения с силами сепаратистов.
Нас было двенадцать, и девять теперь.
Этого не должно было случиться. Всего Этого Не Должно Было Случиться!
Снаружи стоял белый день. Спать мы не могли, но, выхолощенные событиями этого дня, теперь словно впали в оцепенение.
Мысли пухли, распирая виски, я не могла остановить их путаный поток, как привыкла делать при других обстоятельствах. Безотчетно я грубо набросала план ситуации, в которой пулеметчик не был случайным одиночкой.
Всплыли в памяти слова капитана «Вы входите в кишку». Что, если за нашей спиной противник успел передислоцироваться и отрезал нам путь к отступлению? И нет связи… вразумительного финала мой план так и не получил.
Бессонное ожидание жгло вхолостую. Облегчить душу разговором мы не могли: не клеилось. Друг друга мы знали шесть часов. Знакомы ближе были двое-трое, и те встречались изредка на стрельбище. А после развеселого утра мы вовсе избегали смотреть друг другу в лицо, будто объединенные общим постыдным секретом. Страхом?
Вдруг Котов хмыкнул, потянулся за пределы скупого светлого кружка от керосинки и из полумрака пнул поближе канистру с самогоном.
– Опа!
– Ты ничего не перепутал? – ровно уточнил Ушаков.
– Не, командор. Мы так, понюхать. По полтосу в одно лицо. Готов вторично за сегодня взять роль королевской собаки.
Ушаков кивнул и отвернулся. Не поддержал, но и не запретил. Я удивилась благодарно. Алкоголь спутал чутье, и я перестала поочередно думать то о неведомом стрелке из леса, то о тихой соседке на полу за стенкой.
4
Мне шестнадцать.
– Здравствуй.
– Здравствуйте.
– Погромче.
– Здравствуйте.
(Не чесаться. Дышать носом.) Я сжимаюсь в плотный ком и поднимаю глаза. Шесть человек против одной. Одним взглядом я не могу собрать всех лиц.
– Как тебя зовут?
– Дана Бойко.
– Хорошо, Дана. Сколько тебе лет?
– Шестнадцать лет, шесть дней и два месяца.
– Достаточно сказать «шестнадцать лет».
(Не чесаться. Соглашаться безоговорочно.)
– Шестнадцать. Лет.
– Хорошо. Какая твоя любимая книга?
– Про муми-троллей.
– Ну-ну-ну. Подумай хорошо.
– Хорошо.
– Ты подумала?
– Хорошо подумала.
– И? Какая тебе нравится?
Они хотят из учебника.
– Тогда Гоголь.
– Что из Гоголя?
– Из Гоголя – «Мертвые души».
– Ты могла бы вкратце рассказать, что или кто понравился больше всего?
– Вкратце. Вкратце. (Не чесаться.) Вкратце…
– Коротко.
– Там очень длинно.
– И все-таки, какая основная мысль?
– Что люди мертвые.
– Подумай хорошенько.
(Не чесаться. Не зевать. Больше нет мыслей.)
– Ну? По-моему, достаточно. Как вы думаете?
– Спасибо, Даночка. Отдыхай.
Все кончено. Провал.
Я перестала есть.
IV
Тек к исходу черный наш подземный день.