– Приказом начальника блокпоста вам предписано вернуться в расположение части. Исполнять немедленно. Пока грузовики не отъехали, – тревожно добавил он.

Ближе к дороге виднелись наши машины, там спешно заканчивали выгрузку провизии и боекомплектов.

– Это против приказа начальника училища… – Я сделала попытку.

Ушаков прервал меня с досадой. Он знал меня, во время обучения я была на неплохом счету.

– Разговоры. Бегом!

– Разрешите обратиться? – Я не двинулась с места.

– Бойко, вам не ясен приказ?

– Ясен.

– Исполняйте.

– Я доброволец. По зову совести и государства. Разрешите стать в строй?

Я перешла границы допустимой назойливости. Начвзвода больше не смотрел на меня. Он на миг сощурился в сторону палатки капитана, обвешанной синтетической тиной в цвет леса. Капитану и вовсе было не до нас: прибыла новая партия пополнения, и он теперь для них обрисовывал настоящее положение дел. Так же надвое резал его лицо жесткий свет. Если капитан так мрачнел с каждым вновь прибывшим взводом, то к утру по всему должен был застрелиться.

– Взвод, нале-во! – скомандовал Ушаков. – Шагом…

Взвод двинулся. Я не стала настаивать на приглашении и самовольно замкнула строй.

По замыслу командования нас отправляли порознь малыми группами не свыше трех расчетов. Сквозь лес мы двигались неплотным строем, не спешили. По данным передового командного пункта, эта территория была подконтрольна нам полностью. Но нельзя исключать провокации. Чего стоит хорошо подготовленной паре умельцев поставить на тропе растяжку? Среди местных немало «сочувствующих». Впрочем, основная часть сил вооруженных повстанцев – в десятках километров отсюда. О чем толковал капитан, заявляя, что неприятель близко? По нашим сведениям, слухи о попытках окружения – досужие домыслы паникеров. А понятия типа «котел», «кишка» или тому подобное и вовсе запрещены к употреблению под угрозой ареста.

Шли легко. Ветер снес облака, вскрылся месяц. В зыбком свете искусственная лесопосадка зияла проплешинами. С подветренной стороны несло болотом. Ясным запахом мертвой илистой гнили, на время убитой морозом. По расчетам, три часа пути – и мы выходим к селу Песково, в расположение шестнадцатой артиллерийской батареи, которую должны пополнить. Рассвет через четыре с половиной часа, то есть выходим засветло.

Звуки зимнего леса были мертвы. Всхлипы грязи под ногами или щелчки обломанных ветвей. Где-то шел бой. Издали едва доносился звук залпового огня. Работала артиллерия. На таком удалении ее реальная мощь казалась неубедительной, и скоро я вовсе перестала о ней думать.

Шаг за шагом вперед. Пустота и заброшенность на многие километры.

Обилие новых запахов кругом будоражило меня. Воздух разбился на тонкие трепещущие ленты. Там мох сырой. Тут дерево упало. Недалеко пучок травы, да такой горькой, что я сплюнула под ноги. Чуть дальше нора, в ней туша зверя… старая, с осени…

За очередным перелеском внезапно встала гигантская мачта линии электропередачи. Не сговариваясь, мы задрали головы. Сверху, с перечеркнутого проводами неба, на нас смотрели две крупные птицы, сидевшие на проводе вплотную к углу опоры. Я отвлеченно удивилась, что не учуяла заранее ни озона, ни электрического поля… Нет, не странно. Линия ЛЭП тоже была мертва. Обрыв, вероятно. Нелепость: немота и холод проводов, сотворенных для сверхнапряжения. Где-то витком огромного кольца к земле спускались провода. Далеко, за километры отсюда.

Впереди блеснули рельсы старой одноколейки, проросшие травой сквозь дерево шпал. Блестевшее издали, вблизи полотно оказалось бархатно-ржавым. Вдали – пустая сторожка у переезда…