− Ты не представляешь, Юль, как тебя повезло, что ты улька, улиточка моя, ахатиночка. Лежишь себе в земле, жуёшь свой салат и сухие трупики червячков, и знать не знаешь, что такое эта наша, прости господи, гимназия. А это ад. В особенности наш класс. И тупые, читают только по программе, пишут плохо. Ошибки, правда, не лепят, как в старой школе, но у нас шесть русских в неделю, а не как в нормальных школах – четыре. Короче, тупые челы, несут бред, только и хвалятся, у кого тачка круче. Эх, Юль! Вот бы меня бабушка на «инфинити» из школы забирала! Тогда бы я им всем нос утёрла. Но не судьба, папа бросил, мама бедная, хоть у бабушки пенсия военная. У нас же с тобой, Юлька, бабушка – майор, во как. А Киса этот, ну Киселёв, дебил один, в него все девчонки влюблены, так он, прикинь, Юль, как первого сентября рядом со мной сел – ну, я тебе говорила, ты помнишь? − так уже пять дней согнать его не могу. Ну, он и шоколадки мне приносит из буфета, воду, всё за свои деньги берёт, всё-таки экономия. И перестал на меня нагло смотреть, с обнимашками больше не лезет, просто смотрит, по-дружески. Это позорище, что я с ним до сих пор сижу. Он ещё, Юль, рюкзак мой таскает. Всё, Юль, бабушка с кухни зовёт, ты всё равно не слышишь. Ты − на обед, и я. Марина осторожно опускала руку в аквариум, прислоняла к стеклу – Юлька сползала с руки на стекло, она уже знала, что аудиенция закончилась, сейчас будет еда. Она спускалась по стеклу вниз, к земле. Марина отрывала салат – он рос круглый год тут же в цветочных горшках. Марина сама его сажала специально для Юли: и салат, и кресс-салат, и пекинскую капусту.

Она поехала во Дворец, никому ничего не сказав. Завернула в спортивный корпус. Вошла в фойе. За барьером гардероба, как за прилавком, сидели люди в футболках и спортивных костюмах, они записывали в спортсекции. Ажиотаж наблюдался около треножника с плакатом: гимнастка с лентой летела над землёй, будто она фея рассвета. Тусня из ухоженных, лента вилась спиралями, вычерчивая в облаках сердечко. Везде эти сердечки, Марина ненавидела эти сердечки. Сердце совсем не так выглядит, а вот селезёнка на эти сердечки похожа… Марина прошлась мимо разделительного барьера. У таблички «гандбол» сидела красивая женщина. Идеальный овал лица. Женщина с подиума. Тёмно-каштановые слегка тонированные краской волосы − на прямой пробор, гладко зализаны.

Марина подошла, улыбнулась, поздоровалась.

− Год какой? – рявкнула женщина низким прокуренным голосом.

− Девяносто седьмой.

− Нормально. Говори фамилию.

Марина назвала.

− Шорты, футболка, кроссовки. Первая тренировка в следующий понедельник, – женщина протянула Марине визитку. – Подружки есть?

− Есть, − наврала Марина. Не могла же она сказать, что у неё никогда не было подруг.

− Приводи! Команда − во как! – женщина сделала характерный жест ребром ладони поперёк шеи.

− Я в гимназии учусь. Никто гандболом не увлекается.

− Ну и дураки, − рявкнула женщина. – Всё. Жду. А вы чего? Тоже ко мне? – женщина ослепительно улыбнулась какому-то деду. Дед с обросшей седой шевелюрой, но гладко выбритый, подошёл, когда тренер протянула Марине визитку, встал и стал слушать.

− Да я внучку записать. Хотел в оздоровительную группу ОФП, но вот заинтересовался…

− Год какой?

− Девятый сейчас год… Две тысячи девятый…

− Да нет. Внучка какого года рождения?

− Вроде, двухтысячного.

− Рост?

− Сейчас позвоню, узнаю…

− И год уточните, пожалуйста! – женщина всё улыбалась. Не Марине, нет! А этому поношенному деду.

Дед достал из кармана чёрных джинсов дешёвый мобильник, направился к выходу. Марина постояла неприкаянно и тоже вышла. Дед разговаривал по телефону: