При виде Андрея Сергеевича старец тотчас зашевелил губами, руками принялся описывать в воздухе кольца, точно давно поджидал его. Притом, что и губы и руки старца оставались неподвижными.

Так и есть веретено, подумалось нашему путешественнику.

– Входите, входите, мамочка-любочка, – звуки издаваемые Веретеном были протяжными и скрипучими точно жернова мельницы.

Пожалуй, он еще старше, чем выглядит, подумалось нашему путешественнику.

Пожалуй, таких необыкновенных старцев больше и нет на свете, подумалось нашему путешественнику.

Не знак ли это?

Пожалуй, что здесь сокрыта опасность и вред, подумалось нашему путешественнику.

И зачем я повернул голову? Любопытство губительно, черт… что там сказывали про Варвару? Ей, кажется, прищемили нос?

– Опасаетесь? – выстрелил и сразу же победил Андрея Сергеевича старик, – Чего? Ах, вот оно что – карты. Так это – не то, что вы подумали. Это – совсем другое.

Благово, истово крестясь про себя, прокрался к неприбранной полке против старца, попытался присесть, но обнаружил в ворохе железнодорожного белья нечто живое, что очень испугало его и вызвало смех Веретена.

– Это так, это… не смущайтесь. Он без чувств от водки. Спит всю дорогу, проснется, выпьет чуть-чуть, и снова – в сон. Вы подвиньте его и садитесь. Он худенький. Его почти что нет уже.

– Нехорошо это.

– Хорошо, хорошо. Его познабливает, а вы его согреете. Доброе дело сделаете.

Что-то неодолимо властное содержалось в трескучем голосе Веретена. Его хотелось слушаться. Даже не так. Сопротивляться ему не было никакой возможности.

Андрей Сергеевич подвинул спящего, показавшегося ему совсем легким, как будто это был и не человек совсем, а скрученное одеяло, и уселся.

– Вот и славно, – воссиял старик, – одному ехать совсем неплохо, но, случается, хочется собеседника. Знаете, разные мысли приходят, хочется поделиться. Вот вы все на карты смотрите, мамочка-любочка. Сами-то – не игрок?

– Нет, я карт не знаю.

– Есть такая старинная игра, пикет, как раз на две колоды… Шучу я. Какой вы, однако, пугливый, мамочка-любочка. Наверное, редко путешествуете.

– У меня нет денег, – вырвалось у Благово.

– Говорю же, шучу. Вот когда бы вы чаще в поездах гостили, научились бы разбираться в людях. Игрока – сразу видно. Ну, ничего, у вас все впереди.

– Я шел…

– Успеете. Вы все успеете. Может быть, вам неприятно мое общество?…

– Нет, нет, напротив…

– Я же прекрасно отдаю себе отчет, в том, что старость – далеко не самая желанная взору материя…

– Вы не так меня поняли. Просто все неожиданно. Вы меня пригласили и…

– И вот вы рядом. И очень хорошо. А там, в пикете – следующим образом. Каждый игрок играет своей колодой, которую сам же готовит. Карты снимаются противником. Перед началом каждого королика определяется сдача по картам. Карты сдаются по двенадцать каждому. Остальные восемь – служат для прикупа и распределяются так: пять откладываются направо, три – налево.

О чем я? Кажется – о пикете. Вот – старый болтун. Вырвалось. Простите великодушно.

О чем угодно намерен был говорить, только не об этом. Это все, знаете, молодость. Она как щенок тычется мокрым носом у меня в душе, с годами все чаще и чаще. И вот я, как будто сам не свой становлюсь. Так и на женщин молоденьких засматриваюсь, и начинаю околесицу нести, затем прихожу в себя, стыдно. Ну, теперь уже, что скрывать, смолоду поигрывал, случалось, но в последствие взял себя в руки. Когда уже потерял все или почти все. Хотя, знаете, как посмотреть. Не бывает, чтобы человек только терял. В потерях он обретает многое. Теперь, по моему разумению, он даже в большей степени приобретает. Нежели теряет. А карты? Карты – это повод для раздумий. Впрочем, я, кажется, уже докладывал вам. Каких раздумий? А вот, к примеру, случалось ли, чтобы вам гадали?