Толя, наконец, замолк, осознав, что Точилин его уже давно не слушает.

Следователь поднял глаза.

– Что с тем пареньком?

– С каким?

– С дежурным. Которому убийца конверт передал.

– В больнице. Ничего не помнит.

Точилин нахмурился. Лицо и вся его поза выражали напряженную работу мысли.

– Ну что, господа? – кашлянул Толя. – Я надеюсь, все? Можно заняться настоящими делами?

Точилин подошел к нему, на ходу стягивая перчатки. Положил ладонь эксперту на плечо.

– Толя, – веселым тоном сказал он. – Звони в морг.

– Чего? Точила, ты совсем охренел?

– Звони, – с улыбкой сказал Точилин. Глаза его жестко блестели.

– Не буду я звонить! Надоело ради тебя людей беспокоить. Ты один в целом свете, что ли?

– Толя, – Точилин похлопал эксперта по плечу. – Не забуду.

– Знаю я, как ты «не забудешь»! – сказал Толя, тем не менее, поднимая трубку телефона. – Умотаешь в свой Новгород, и поминай, как звали!

Его помощник, отключив камеру, спросил:

– Я свободен? Можно сворачиваться?

Точилин повернулся к нему.

– Нет. Поедешь с нами. И фотоаппарат захвати.

В морге сонный, раздраженный паталогоанатом откинул простыню.

Быстров выругался.

Мертвый, уже начавший разлагаться Нестеров смотрел в потолок черными ямами глазниц, в которых застыло выражение ужаса.

– Где глаза?! – заорал Точилин.

– Где-где, – сказал паталогоанатом. – В Караганде. Ну че, закрывать?

Точилин подскочил к Быстрову.

– Вова, ты снимки с места преступления видел?

– Копии, – ответил Быстров. – Они же у тебя должны быть. Тебе не передавали?

– Нет. Они остались у Стеклова.

– Ты ему не звонил?

– Я не могу до него дозвониться. Он в отпуске. Материалы вовремя не подготовил. Ты скажи, на фотографии глаза у Нестерова были на месте?

– Да я не помню… Да, были. Точно, были.

– Э, – подал голос помощник эксперта. – Мне-то че делать?

– Снимай его, – Точилин указал на труп. – Со всех ракурсов.

Пожав плечами, молодой человек снял с шеи фотоаппарат. Начал настраивать объектив.

Точилин позвонил Инне. Через час она приехала – всклокоченная, ошеломленная.

– Что такое, господа? – спросила она, входя в мертвецкую. Поморщилась. – О, как мило!

Точилин взял ее за руку, отвел к стальной постели, на которой лежало, накрытое простыней, тело дяди.

Снова отогнули простыню. Инна побледнела, отпрянула.

– Видите? – сказал Точилин.

Инна потрясенно кивнула.

– Что вы можете сказать по этому поводу? – спросил Быстров. – Как вы это объясните?

Инна, переводя взгляд с одного на другого, покачала головой.

– Я не знаю, – сказала она.

Артем поднимался по лестнице на четвертый этаж, наслаждаясь ощущением легкости в каждом члене своего сильного, крупного тела.

Восемь часов он с напарником развешивал на крючьях свиные туши, а потом заворачивал их в целлофановые мантии, но чувствовал себя бодрым и свежим. Наверное, все дело в обволакивающим утробу цеха запахе сырого мяса. Да и тяжелый дух крови пьянит.

К тому же мысли об Оле снимали всякую усталость.

Они поженились четыре месяца назад, и до сих пор Артем не имел повода жаловаться. Стерва она, конечно, порядочная. Работает воспитательницей в детском саду, и каждый вечер выливает на голову любимого мужа свою злобу. Все дети у нее тормоза, а родители – «самые настоящие уроды». Но тело у нее отличное.

На лестничной клетке третьего этажа Артему пришлось отвлечься от своих радостных мыслей, поскольку он оказался в полной темноте. Лампочка разбита. И на четвертом этаже тоже. Матерясь, он нащупал перила и начал медленно подниматься по ступенькам.

В памяти всплыло жалкое лицо старика, ветерана Великой Отечественной. Олиного отца. Артем невольно усмехнулся. Ловко все-таки они его тогда из хаты выжили. Артем намекнул Оле, что старикан им мешает. Сначала не хотел прописывать любимого своей дочки в квартире. Сам Артем жилья не имел. После смерти матери квартира родителей должна была достаться ему. Но в завещании старая карга записала жилплощадь на старшего брата Артема, который заботился о матери в последние ее дни, пока младший сын пил и гулял. Так что прописка в квартире Оли была бы очень кстати. Оля давила и давила, и старик-таки сдался. Потом оказалось, что втроем жить в двухкомнатке весьма сложно. Особенно сложно заниматься сексом, когда за стенкой хрипит и кашляет старик. Да еще регулярно зовет дочь – дай да подай ему капли, мазь или микстуру. Бесит!