Справедливости ради можно написать и о теще. Я напишу о дядиной.

Она представляла собой квинтэссенцию, но я еще не решил, чего именно. Во всяком случае, не квинтэссенцию тещ, потому что моя собственная добродушная клуша – в отличие от тестя – опровергает универсальность.

Это была безобидная на вид старушка, ходившая с поджатыми губами и заподозрившая мою маму, когда мы гостили у дяди, в краже своих трусов.

Дядя желал теще смерти.

Задолго до того, как феминистки ополоумели и вошли в силу, она сидела и важно заявляла:

– Мужик бабе не нужен. Мужик требуется, чтобы ребенка родить. Понадобился мужик – пошла к ларьку и взяла любого.

Сама она похоронила двоих или троих.

Когда дядя собирался в магазин и спрашивал, что там такое купить, теща отвечала ему стереотипно:

– А что купите, то и жрать будете, а ничего не купите – ничего жрать не будете.

Дядя пил мертвую и молился. Однажды теща, которой было уже за восемьдесят, схватила тяжелый грипп и лежала без памяти с температурой за сорок. Она поправилась, и дядя бесновался, таращил глаза и потрясал кулаками:

– Я на цыпочках ходил!… боялся спугнуть!

Она померла лет в девяносто. И явилась во сне моему брату, который рассказывал:

– Бабка приходила. Просила: здесь жарко. Найди мое красное шерстяное платье в шкафу…

– А он и не знал, что у нее такое платье висит в шкафу! – тянул мой дядя, хмуря брови. Обмирая от восторга, воображая место теперешнего обитания тещи, он задумывался о загробной жизни. – Что-то есть, – приговаривал он сладострастно и недоверчиво, цепенея при виде адских картин. – Что-то есть…

Вышел на улицу.

Свидетельница Иеговы уже караулила меня у водосточной трубы.

Она хотела, чтобы я тоже стал свидетелем, а если откажусь, то обвиняемым.

Я быстро прошел мимо. Когда ко мне обратились с вопросом о Боге, я привычно отрекомендовался сатанистом.

Это не смутило свидетельницу. Вдогонку мне понеслось увлеченно-надтреснутое:

– Так вот Бог сейчас уже и…

Вздремнул, от трудов утомившись, и увидел сон, как подписываю контракт на рассказ «Несвежий ветер», которого у меня нет, в белгородский фантастический альманах «Числа», о котором тоже услышал впервые.

Я сидел в каком-то почтовом отделении, куда контракт пришел заказным письмом, и подписывал. И собирался позвонить в Белгород, чтобы порадоваться за себя и за них особенно, когда меня арестовали и стали тут же, на лестнице допрашивать сначала один, сперва притворившийся дворником и знатоком фантастики, а потом второй, а дальше и третий.

Оказалась, что сотрудница журнала, приславшая мне письмо, шпионит в пользу Кипра. И знакома с моим московским дядей, который работал раньше на секретном объекте. Теперь остается выяснить, какую роль во всем этом играю я.

Мне пришлось долго оправдываться, и меня мрачно слушали. Потом главный поманил меня пальцем и нарисовал на листочке бумаги стрелочку с двумя разнонаправленными ключами, что означало: свободен. Сказать это словами ему было стыдно.

Я молча вышел на улицу и оказался где-то на окраине с незнакомыми автобусами.

Чжуану Чжоу снилась бабочка: Бабочка стала Чжуаном Чжоу. (Ли Бо в переводе В. Алексеева).

Кто кому снится?

Ребенок болеет, и кот озаботился: принесли много лекарств.

Сидит, ошеломленно втягивает воздух и по ночам лижет пустую тарелку из-под блина.

Жена кричит мне:

– Иди, иди сюда!

Иду. Она развлекает кота пузырьком календулы. Кот содрогается, тянется, отвращение борется в нем с неутолимым желанием. Он не уверен в себе, как семиклассник на дискотеке для выпускников.