– Не горюй, командир, все будет хорошо, – подбодрил Дорохин. – Может, еще и к награде представят.

– Главное, чтобы не посмертно, – мрачно пошутил Богданов и дал отбой.

Пару минут он сидел с закрытыми глазами, соображая, что сказать жене, чтобы не волновать раньше времени. Настроение упало до нуля, перед мысленным взором замелькали картины, одна драматичнее другой. Конечно, сейчас не тридцать седьмой, черный воронок с энкавэдэшниками по городу не шныряет, а «судебные тройки» не подписывают расстрельные приговоры направо и налево. Но… Чем черт не шутит? Лихие времена как ушли, так и обратно придут. Быстро и незаметно. Незаметно для окружающих, но не для того, кто под политические жернова попадет.

– Что случилось?

Богданов вздрогнул и открыл глаза. В дверях, озабоченно глядя на него, стояла жена.

– Ты чего не спишь, Лен? – глупый вопрос Богданов задал, чтобы выиграть время. Красочные картины все еще стояли перед глазами, мешая сосредоточиться на действительности.

– Поспишь с тобой, – Елена хотела, чтобы фраза прозвучала ворчливо, но голос предательски дрогнул, и она решила не притворяться. – Произошло что-то плохое?

– С чего ты взяла? – нарочито бодро произнес Богданов. – Или в первый раз меня беспокоят полночными телефонными звонками?

– Телефонные звонки – это одно, а вот сидение возле трубки с закрытыми глазами и тучей на лице – совершенно другое.

– Какие тучи, Ленуль, выдумаешь тоже, – Богданов поднялся, подошел к жене, обнял ее за талию. – Обычный звонок, на базу вызывают.

– Когда?

– Сегодня.

– Сейчас?

– Собраться успею, – Богданов еще крепче обнял жену, она прижалась к нему всем телом. «Прощаемся? Уже? Как перед расстрелом», – неприятная ассоциация снова испортила настроение. Богданов поцеловал жену в висок и отстранился. – Иди спать, я скоро.

– Надолго едешь? – продолжала допытываться жена.

– Ничего неизвестно. Завтра позвоню, скажу.

– Я помогу вещи собрать, – Елена пошла в гостевую комнату, где стоял платяной шкаф.

– Ничего не надо, Лен, – попытался остановить жену Богданов. – Правда, не нужно ничего. Сказали – прибыть налегке.

– Мало ли что они сказали, – Елена вытащила из шкафа чемодан, раскрыла крышку и начала методично опустошать полки мужа. – Им, может, и налегке хорошо, а я не могу тебе позволить ходить в грязных носках и трусах.

– Послушай, я все равно его не возьму. Приказ есть приказ. И не нужно мне столько вещей, я вполне могу обойтись десятой частью. Да оставь ты чемодан в покое, – нервы сдали, Богданов с силой отшвырнул чемодан в сторону. Тот ударился о стену, отлетел под кровать, крышка хрястнула и сложилась в обратную сторону.

Жена ахнула, схватилась за горло, будто испугалась, что через него выскочит сердце.

– Слава, Слава, да что же это? – голос слабый, а в нем мольба.

«Черт, да возьми же себя в руки, – сам себе приказал Богданов. – Ты боевой офицер, а ведешь себя как мнительная курсистка. Вон жену ни за что ни про что обидел. А если это ваш последний вечер?»

– Прости, Лен, я переборщил, – неловко извинился он.

– Переборщил? Так это теперь называется? Отчего меня не швырнул? Я помягче, ноге бы не так больно было, и удовольствия наверняка больше.

Елена уже оправилась от первого шока, голос стал ледяным, а в глазах… Лучше бы Богданову не видеть этих глаз! Боль, оскорбленная гордость и еще что-то, о чем даже думать не хочется. Отвращение? Пожалуй.

Так Лена однажды смотрела на пьяного мужика, который изголялся над своей женой возле гастронома. То ли деньги с нее требовал, то ли просто кочевряжился, Богданов уже не помнил. Зато прекрасно помнил, как поймал взгляд Лены. Она буквально заставила Богданова, обычно не встревающего в бытовые разборки между супругами, пойти и как следует тряхнуть эту пьянь.