– Ага, ясно, – у майора вдруг пропал в глазах интерес к собеседнику, а про себя он подумал: «Ну, чистый шиза. А я-то, рассупонился, подумал, что без вины виноватый… Чистый маньяк, но разговор с ним надо кончать все же без грубости. С больными нужно поделикатнее… И без того мужик обижен судьбой…» И майор нейтрально произнес: – Ты, Маэстро, не расстраивайся, спокойно поезжай в Москву, оформи пенсию, а когда получишь реабилитацию, тебе, возможно, вернут конфискованные картины.

– Нечего возвращать, все было распродано в первый же год на аукционе, уплыло в чужие руки и по дешевке…

– Ну, ничего страшного, может, тебе без картин, без этого коллекционистского ажиотажа даже спокойнее будет. Годы как птицы, ты же понимаешь, о чем я…

К ним подошел старлей и взглядом дал майору понять, что к нему есть разговор. В лагере офицерам не принято вести беседы в присутствии зеков.

– Извини, Маэстро, дела, – и майор, погасив в стоящей на подоконнике консервной банке папиросу, отошел со старлеем в сторону.

– Товарищ майор, в лагере что-то назревает, зеки кучкуются, ощущается какой-то нехороший накал настроений. Я отдал распоряжениям нашим операм прокрутить ситуацию…

– А на чем основываются твои подозрения? – спросил майор.

– Пожалуй, ни на чем конкретном, на ощущениях… И не у меня одного, начальник второго отряда озабочен тем же… А разве вы, товарищ майор, ничего не чувствуете?

– Я чувствую, что все здесь помаленьку сходят с ума. Пошли в контору, соберем пятиминутку, обговорим ситуацию. – Майор кинул взгляд на стоящего по-прежнему у окна Позументова и широким шагом направился на выход. За ним, чуть отставая, шустрил старлей с не на шутку насупленными бровями и почему-то сжатыми кулаками.

А за окном, между тем, победу одержал старый, с потрепанными крыльями ворон: он изловчился и отнял у своего пернатого собрата добычу. Но когда с помощью лапы и черного клюва ее раскурочил, оказалось, что это всего-навсего кусочек фольги, занесенной в зону какими-то вольными ветрами… «Быть может, и у меня такая же пустая фольга», – подумал Позументов и отошел от окна.

Вечером у них с Нуарбом состоялся разговор. Они пили чай, и что-то в их настроении было уходящим. Да, собственно так и было, утром Казимир Карлович вылетит из ржавой клетки, оставляя после себя маяту лет и сирость прозябания.

– Когда ты освобождаешься? – спросил Позументов.

– В июле этого года.

– Прекрасно… А куда думаешь направиться?

– Пока не знаю, но скорее всего Москву не миновать… Там у меня пиковый интерес по имени Мария…

– Магдалина? Которая тебе не пишет?

– Ни единого отклика на мои триста посланий… Поеду, разберусь…

– Будешь в Москве, постарайся найти меня, вот мой адрес… – Маэстро протянул листок Нуарбу и тот сразу же его прочитал.

– Патриаршьи Пруды, Патриаршьи Пруды… Где я об этом читал? Улица Большая Садовая, дом 10… Вспомнил! – Нуарб хлопнул себя по лбу. – Это же Мастер и Маргарита… дом, в котором отстреливался кот Бегемот…

– Да, это так. Когда-то мой отец был очень дружен с Булгаковым, который с 1921-го по 23-й год снимал у нас квартиру… В его романе она проходит, как квартира 302-бис… Писатели так поступают часто – какую-то деталь берут из реальной жизни, вплетают в сюжет и это усиливает эффект восприятия… Но дело не в этом, надеюсь, у меня еще сохранились какие-то связи и, возможно, я помогу тебе с устройством…

– Спасибо, Казимир Карлович, за заботу, но обещать не могу. Во-первых, до звонка еще далеко, а во-вторых, жизнь так складывается, что не всегда приходится идти прямыми путями…

– А вот это зависит только от нас. В тебе живет инстинкт понимания живописи, прекрасного, ты восприимчив к возвышенному… Однажды я наблюдал, с каким интересом ты смотрел в альбоме на картины великих мастеров. Ты просто глазами пожирал их! А если бы ты увидел оригиналы… Это не поддается представлению. И заметь, каждое произведение искусства имеет свое эхо. Если оно возвышенное и доброе, то и эхо у него такое же… Темное и недоброе, наоборот, оборачивается для всех темнотой и разрушением… Впрочем, пока это трудно осознать, но не исключаю, что наступит момент, когда ты со всей очевидностью в этом убедишься.