Попив воды, он улегся на кровать, закрыл глаза и попытался умереть. Он хотел сделать это прежде, чем обитатели барака вернуться с работы. Картонку с черным квадратом он поставил на тумбочку, и в скудном электрическом свете она гляделась совсем неплохо, во всяком случае, нейтрально успокоительно, не навязчиво и абсолютно отстраненно от жизни.

Но умереть Позументов не успел: дверь вдруг шумно распахнулась, и вслед за морозными клубами в барак ввалились Кривоедов и старлей. На обоих были белые полушубки, перетянутые ремнями и валенки, подбитые лосиной кожей. Раздался так хорошо знакомый зычный, с площадными нотками, голос Кривоедова:

– Гражданин Позументов, с тебя, старый черт, причитается! Дрыхнешь? – подошедший бесцеремонно бросил на грудь лежащему Позументову лист официальной бумаги. – Хватит сачка давить, люди вгибывают, а ты устроил тут себе санаторий, – и Кривоедов уселся в ногах художника, чего раньше никогда и не мыслил себе позволить. С шумом извлек из полушубка пачку «Беломора», продул мундштук папиросы и стал прикуривать.

Позументов взял бумагу и взглянул на нее, но без очков это было бесполезное занятие.

– Что это? – спросил он, приподнимаясь с подушки. И вопросительный взгляд на заместителя начальника. Тот откликнулся, и неожиданно вполне по-человечески, без рыка и крика.

– Тебе, Маэстро, выпала лотерея… Тебя сам президент помиловал, причем, возможно, с полной реабилитацией. Поэтому давай заделай нам на радостях гопак и к завтрашнему утру будь готов к отправке. – И – о, чудо! – Кривоедов впервые улыбнулся, обнажив линейку безукоризненно белых, по-волчьи крупных зубов. И даже рукой потормошил ноги Позументова.

А Позументов, который минуту назад пытался добровольно отправиться к праотцам, от полученного известия и впрямь стал загибаться. Лицо слиняло до портяночного цвета, зрачки помутнели, перед глазами всё поплыло, и он почти потерял сознание. Пока вызывали фельдшера, делали укол, прошло немало времени. Начало смеркаться, в барак ввалилась рабочая смена, и подняла такой гвалт, что Кривоедову пришлось применить власть: он выхватил из кобуры пистолет и трижды выстрелил в потолок.

– Вы мне тут, балахвосты, всю симфонию испоганили, – заорал он, потрясая «Макаровым», – к человеку пришла свобода, а вы тут устроили птичий базар. Хотелось все по-людски, торжественно, так нет же, суки уголовные, берут на прихват…

В мгновение, вдруг, над всем базаром простерлась такая тишина, что, наверное, все услышали, как ураганно бьется сердце Маэстро.

– Гражданин начальник, – обратился к майору Нуарб, – от радости люди умирают чаще, чем от горя… – И к Позументову: – Счас, Казимир Карлович, потерпи, сгоношу чаек и, гарантирую тебе – оклемаешься. Можно прочесть? – это уже вопрос к начальству. Он взял официальную бумагу и начал вслух читать: – По представлению комиссии по помилованию при президенте Российской Федерации, президент В. В. Светлов подписал Указ о помиловании гражданина РФ Позументова Казимира Карловича, который вступает в законную силу после публикации в «Российской газете». Генеральная прокуратура начала проверку уголовного дела Позументова К. К. на предмет его полной реабилитации в соответствии с такой-то статьей уголовного кодекса РФ».

– Ну, Маэстро, теперь веришь? – спросил со смешком Кривоедов и хлопнул Позументова по острому колену. – Держись, а за вчерашнее извини. Не разобрались, а потому извини… Ну что, старлей, отдавай команду нашей поварихе, пусть на ужин сегодня замастырит кнедлики или люля-кебаб. Да салатик, желательно зеленый, овощей пусть возьмет из моего резерва… Проводы должны быть на высоте. Как считаешь, Маэстро?