Сидели в камыше, слушая тихие разговоры немцев, жалея, что толком не учили язык в школе. Немцы особо не шумели. Иногда посмеивались, видимо рассказывая веселые истории. Но и наблюдать за окрестностями не забывали – постоянно из окопа торчала пара голов в касках. Где-то отдаленно грохотала канонада. Иногда в сторону нейтралки пускали осветительные ракеты. Хорошо бы такая идиллия до рассвета сохранилась…

Наконец на пост заступила новая смена. Началось то самое собачье время. Орднунг орднунгом, но немцы тоже устают, и через час на посту решили, что можно бдить не в восемь глаз, а в четыре, и пара солдат устроилась в окопе.

Через некоторое время донеслось похрапывание. Которое часто прервалось пинком бодрствующего часового. Бесхребетный с Гороховым переглянулись – пора. Часовые влево не смотрели вообще, наблюдая лишь за тем, что впереди. И бойцы начали подкрадываться. Бруствер слева выступал чуть выше, обеспечивая мертвую зону, что компенсировалось бы дополнительными наблюдающими, однако те в данный момент сопели в две дырочки.

Подобраться удалось почти вплотную. Так тихо подбираться давно не приходилось. Движения плавные, осторожные. Сдвинулся – замер, еще чуть вперед – замер. Уже слышны сопения в окопе. Осталось только выбрать момент. В руках по клинку. Удастся ли сработать втихую? Про неудачу думать не хотелось.

Уже начались сумерки. Надо решаться, ибо в любой может заявиться проверяющий, а если еще протянуть, то посветлу нейтралку точно не миновать.

Послышался звук зевка и еще что-то непонятное, будто кто-то в трубу глухо дунул. В окопе хохотнули, а Бесхребетный с Гороховым насторожились.

– Maкs!

– М-м-м? – послышалось сонное.

– Du schwein! – буркнул пулеметчик, отчаянно зевая и стараясь прикрыть рот ладонью. – Stinkendes schwein![6]

Затаившиеся бойцы только про свинью и поняли. И тут что-то загрохотало на юге. Бесхребетный с Гороховым не сговариваясь перемахнули через бруствер – как чувствовали – оба бодрствующих немца смотрели вправо. Сработали каждый своего – ножом по горлу. Откинули умирающих и сразу зажали рты спящим и пришпилили клинками. Лишь один успел звук издать. Завоняло. Семен невольно сплюнул, затем толкнул сержанта:

– Делай, как я.

Сдернул каску с немца, водрузил её на свою голову и высунулся из окопа. Рядом выглянул Михаил. Что там бабахнуло – непонятно, но тревоги немцы не подняли, лишь осветительными ракетами выстрелили в сторону нейтралки. Повисшие «люстры» осветили лощину и камыш. На соседнем посту крутили головами часовые. Крайний держал руку у лица, иногда выдувая дым за бруствер.

И это хваленый немецкий орднунг? Если курит, то проверяющего рядом и в помине нет. Этот пост крайний, если он явится, то пройдет через соседний. Но надо поспешить. Сержант поддел маузером каску и передал Семену. Пусть видят – головы торчат, значит, тут бдят и все в порядке.

– Быстрей, Миша, – прошептал Семен, косясь на соседний пост, – нам и так фартит как никому, пора и честь знать. Сматываемся!

Горохов быстро собрал зольдбухи, затем помог пристроить труп так, чтобы он торчал из окопа. Больше ничего забирать не стали. Жаль, пулемет не утащить, своих вещей полно. Но и оставлять не след. Семен снял фиксатор, провернул ствольную коробку MG против часовой стрелки и прихватил ее собой, а сам ствол остался торчать из окопа. Механизм притопили в речке, подхватили свои ранцы и шустро припустили по самому краю берега. Успеть бы до того, как немцы всполошатся. А еще чтобы свои встретили окриком, а не пулей. С них станется…

Громкий всхрап отвлек от мыслей. Семен посмотрел на Михаила – тот лежал к нему спиной, без движения, и не храпел. Не спит? Точно не спит. Вон, чуть голову повернул, тоже на звук среагировал. Кроме часового, храпеть некому. Часовой, кстати, кроме караульной функции частично исполнял роль запора, поскольку у двери никакого намека на замок не было, даже петли отсутствовали. Дверь просто приставили и приперли доской, на которую навалился караульный. Наверно, удобно, вот и заснул. Часовые, ептить!..