«Что же вы… Что же вы, свой язык так не любите? В учебе мысли должны созревать, а вы… на что себя готовите? Не умной стране, не умные действие совершают люди. Вот, как сейчас. Не подумав, как следует, страну развалили».

Но кто ее слушал. Дети – они мало понимали жизнь. И не их эта была вина. Они ж видели, что творится с их родителями. Постоянный «прогладь». Денег нет. Колхоз, который кормил до этой смены новой власти, разграбили, упростили – работы нет, а детям кормится, одеться надо. Где ж брать эту «прогладь» – деньги, когда кругом разруха в этой Горбачево – Ельцинской стране. Они ж, по словам «премьера»:» … хотели лучше, а получилось, как всегда…»

После, Максим Максимович, ушел в себя. Днем в доме что-то делал, а как наступал вечер, шел торопливо клуб, будто кто – то сзади гнал его, а открыв, снова у него сужался кругозор: глухота, тоска и серость неба окружало плотно его, не давая полной грудью дышать и выдыхать. А патриотические песни, вначале открывая клуб, он специально включал, по своему понятию. «Это нужно молодежи»,– говорил он себе, разговаривая в одиночестве в холодном клубе, ожидая ребятню.

***

Это на его глазах разыгралась тяга Альб к Степану. Он, когда подъезжал к клубу на «Юпитере», машина тяжеленая, ребятня на время оставлял клуб, шли гурьбой встречать Степана. Эти секунды Альб не знала, как вести себя. Другие девчонки, визжа, вешались на Степане, а она, всегда со стороны ревностно любовалась, и, ждала. И ведь знала, он непременно, перед тем как идти в клуб танцевать, всегда подходил к ней, и, шепотом, наклоняясь к ней, говорил.

«Привет, Альб. Все стоишь – ждешь?»

А после проходил, оставляя ее одной в прогалине. Впереди солдат – памятник минувшей войны – сзади – крыльцо клуба, а по бокам – сад школьный, а другом – соседствовал сельская мэрия.

Хотя и обидно было, что он оставлял ее одной в этой прогалине, но Альб от этого старалась не делать трагедию. Понимала, конкурсантов для Степана и без нее хватало, вешающихся на его шее.

«Ладно. Погоди. Знай,– говорила он себе со злостью. – Ты мой, мой. Только мой».

Сейчас, кто бы из тех девчонок спросила, как она: «Сохнет ли до сих пор по Степану», она бы, конечно, сначала засмущалась, потом рассмеялась бы в лицо этому человеку, а тогда, когда у Степана в один год – и это произошло как раз перед выпускными экзаменами в школе – сначала умерла его инвалидная мама. Пошли гангрены на ее ногах, а потом и его отец, Епифан, маленький человечек, с горя после смерти жены, через месяц и сам слег. Слава бога, этот маленький человечек, в леспромхозе был не последним человеком, а помощником директора по коммерции леспромхоза. Степана, на правах «бывшей элиты» – леса, быстро сопроводили в местный республиканский университет. Директор леспромхоза его пожалел, и даже добился, чтобы оплатить его учебу. А так бы… пойти только в бандиты оставалось ему в лесном поселке своем. Хотя, там, «громил» леса, и без него хватало. Но Степану, все же, повезло. Он не стал бандитом, но какая-та сносная жизнь вдалеке, все же, светилось после окончания университета. А у Альб, мама была жива, да и, когда она следом за Степаном поступила университет, Максим Максимович, ей вначале помог с деньгами. Хотя, кто он ей?.. Но у Альб тогда выбора не было. Да и мама ей тогда крепко в сердцах сказала. «Ну, что вытаращила глаза. Бери, раз дают!»

Альб, догадывалась, что-то не то происходит между ее мамой и соседом, промолчала, не знала их отношение до конца. Но была безмерно счастлива – мечта не обманула ее, она была рядом Степаном, которого она, страшно до слез любила, наверное.