– Ну, как там в Союзе? Что в магазинах?

А уж если земляк попадался, то-то радости было:

– Привет Туле!» (Минску, Запорожью…)

– А Серобородько Ивана Михайловича знаете? Не знаете? Так я ж его сын.

Обнимали мы их родненьких…

В музее Равенсбрюк я и познакомился с Роз-Мари – уже на последнем году службы. Дело было так. В книгу отзывов музея я записал, что давно собирался сделать, сочиненные мною стихи про Равенсбрюк. В армии почему-то тянет на стихи. Как и на песни. Сколько мы перепели их под гитару, баян, собравшись в бытовке. А стихи сами по себе сочинялись. Стоишь, бывало, на посту… В общем, такие строчки (почему-то записал их лесенкой):

Стихи заметили музейные работники, и когда в очередной раз (как старший группы) привел я в Равенсбрюк молодых солдат, ко мне подошла девушка-экскурсовод и на хорошем русском спросила, не буду ли я возражать, если она переведет мои стихи на немецкий и опубликует их в газете. Я? Возражать? Да счастлив буду!

Стихи действительно опубликовали. В потсдамской газете. Понятно, в вольном переводе. Дали и небольшое вступление: советский солдат (в смысле я) не раз бывал в музее Равенсбрюк и вот как выразил он свои чувства…

Как сейчас вижу, несется навстречу мне сияющая Роз-Мари с газетой в руке:

– Вот! – разворачивает нужную страницу.

– Данкэ! – только и мог я сказать.

Еще и гонорар прислали (на адрес музея, разумеется): 10 марок. Такого я вообще не ожидал. Первый мой в жизни гонорар! Надо же было как-то отблагодарить Роз-Мари. Но как? Купить коробку конфет? Но ближайший магазин аж в Фюрстенберге. Да и появляться там было не безопасно: патрули. Рванул в лес, нарвал каких-то белых, желтых, синих цветов и назад, к Роз-Мари. Это были первые цветы, которые я подарил девушке.

Роз-Мари была года на четыре старше меня – синие глаза, темное каре, румянец на щеках. В музее Равенсбрюк она работала русскоязычным переводчиком. Жила с мамой и сестрой (отец погиб на восточном фронте). Окончила потсдамский университет – русский язык и литература. Русскую литературу даже очень хорошо знала, что меня несколько задевало. Я, как я полагал, тоже неплохо знал русскую литературу, но того же Достоевского читал мало. О Набокове вообще не слышал. Я все больше Пушкина цитировал. Она ответно читала и объясняла мне Гейне, Гете. Что говорить, меня тянуло к Роз-Мари, и я старался воспользоваться любой возможностью, чтобы повидать ее. Сотрудники музея, понимающе улыбались и оставляли нас наедине. Иногда мы бродили вдоль озера. И даже катались на лодочке…

И вдруг, как обухом по голове:

– Тебя контрик вызывает.

То бишь особист. Майор Скирда. А контриком прозвали его потому, что малейшую в его понимании моральную неустойчивость (и тут неважно, солдат ты или офицер) воспринимал он чуть ли не как контрреволюцию. В отместку за это контриком его и окрестили.

– Контрик? – а сам чувствую, как заколотилось в груди. «Пронюхал все же. Или кто-то донес. Эх, люди…»

Стучусь и, не дожидаясь ответа, вхожу:

– Товарищ майор по вашему приказанию…

– Ну, зачем так официально? – перебивает он меня, поднимаясь из-за стола. – Я же тебя просто так пригласил – поговорить, поспрошать, как служба, настроение? Да ты присаживайся.

– Служба – нормально, товарищ майор.

– Знаю, знаю. Вот и на последних учениях, говорят, хорошо сработал. Кстати, радиоделу где учился?

– Вообще-то я – самоучка. Увлекался физикой, мечтал поступить в институт. Не вышло…