Многие книги современных писателей строятся по поэтическому принципу – как развернутые метафоры. Причем независимо от масштаба повествования. Одна развернутая метафора – это и небольшой рассказ Захара Прилепина «Белый квадрат», это и крупное прозаическое полотно Сергея Шаргунова «1993». Весь пятисотстраничный роман – развернутая метафора горящих троллейбусов (авария на Дмитровском шоссе утром 24 июня 1993 года): с первых страниц книги и до ее финала, до горящего здания техцентра в Останкино, до всех кровавых событий того октября.

Метафора – по вольному переводу с греческого – дверь. Дверь в иные пласты, другие миры, которые не так уж далеко от каждого из нас.

Жить в узости заданного тебе не тобой, навязанного тебе – значит, обеднять себя.

Жизнь – это выходы за пределы.

Метафора – универсальный способ для таких выходов.

Правда, здесь важно не перепутать выход и выходку. Но это уже другой разговор.

О трагичности. В долго длящейся безмятежности есть что-то тягостное. Как есть нездоровое в полном здоровье. Душа живёт

не только ровностью, но и разломами.

Есть только один критерий поэзии – это поэзия или не поэзия.

Всё остальное, особенно так называемое выделение направлений, служит целям удовлетворения тщеславия литературоведов и критиков.

Ну, какая, посудите, разница поэзии, назовут ее метаметафоризмом или метареализмом, реализмом или конструктивизмом, концептуализмом или импрессионизмом, сюрреализмом или конкретизмом? Или еще как – столь же замысловато, сколь и пустозвонно.

Есть геометрия Евклида. Есть проективная, аффинная, начертательная геометрии. Есть геометрия Лобачевского. Есть геометрия Римана.

А есть – геометрия ветра. Которая вбирает в себя все шесть предыдущих и убирает их за ненадобностью. Геометрия ветра – это поэзия. Это – многосвечник сущего.

Время, в котором мы живем, читатель, достаточно взвихрено. (Помните, у Ремизова была книга «Взвихренная Русь»?) Ну, вот что-то подобное в современной поэзии. Она многовекторна, пестра. Обобщенно все течения и школы, группы и кружки можно разделить на два лагеря: традиционалисты и новаторы. Это противостояние было всегда. И во время Пушкина, и в наше.

Я намеренно в книге перемешал и объединил стихи как традиционные, так и новаторские. Я вообще считаю, что поэт – явление универсальное, всеохватное. Всё проникающее.

Не зря одно из имён Бога – Поэт.

Поэт стремится отразить в своём творчестве интересы всех людей. Задача трудная, может быть, неосуществимая, но стремиться к ее решению надо. Уже на самом этом пути поэта и его читателя ждут открытия.

Поэт – человек-оркестр.

Надоело родное ханыжество – в себе и не в себе («ханыжество» – индивидуально-авторский неологизм от слова «ханыга») – дремучая смесь хамства и ханжества, опущенности и опустошённости, попрошайничества и зазнайства! Стойкая одурманенность всеми способами: от банального алкоголя до столь же обыденной глупости! Повальная пошлость вяло-наглых, брюзжащих и кричащих, не слышащих ни музыки слова, ни музыки вообще соотечественников. К коим отношу и себя! И себя! Бездонная спячка духа, кто-то ткнулся мне в бок справа, кто-то притулился слева – оба размашисто захрапели! Что – подпевать? Как-то, не очень…

Ещё. Есть категория моих соотечественников – они всё как бы хороводы водят: веселятся. Частят частушками, ныряют в шубки шуток, накидывают на ветви ушей гамаки улыбок, и качаются-качаются-качаются в них спросонья и бодрясь. Быть весёлым неплохо, но у них веселье за счёт ума.