рало и не давило ни в спину, ни в бока. Она поднялась и, смотря на лежащего человека, сказала:

– Деда, щас ему будет удобно лежать.

– Тогда давай перенесём ево на волокушу, – сказал Евсей, и направился к постанывающему человеку.

Человек продолжал лежать с закрытыми глазами, и как видно, ещё не отошёл от обморока.

– Стеша, ты возьмёшься за ноги, а я за руки! – сказал Евсей. – Как только я досчитаю до трёх, сразу поднимай ноги и клади на волокушу! Поняла?

– Поняла, деда.

Стеша подошла к раненному, и впервые взглянула на его лицо. Оно было искажено болью, но всё же даже сейчас выглядело мужественно.

К тому же в нём проглядывала мужская красота.

Стеша почему-то испугалась, и, смутившись, быстро отвела взгляд. Неожиданно лёгкий румянец лёг на её лицо.

Евсей подвёл лошадь ближе к раненому, и поставил так, чтобы волокуша расположилась напротив обездвиженного человека. Сказав лошади «Тпруу! Стоять!», он подошёл к раненому…

– Степанида! Ты што, уснула, едять тя мухи? Берись за ноги! – недовольно произнёс Евсей.

Стеша наклонилась, и взялась за ноги раненого.

На счёте «три» они подняли раненого и положили на волокушу. Когда раненого подняли, он дико вскрикнул, и на короткое мгновение открыл глаза.

Стеша побледнела, но успела заметить в его глазах плещущую через край безграничную боль. И опять он, Стеша это прекрасно поняла, провалился в забытьё. Сердце её непроизвольно заболело от жалости к страдальцу.

А Евсей наклонился над раненым, и приложил ухо к груди. Бьётся, сказал он, значит шише живой. Только бы по дороге не помер…

– Степанида, веди лошадь. Пора отправляться до дому, – произнёс Евсей.

Опередив Стешу, Шарик схватил зубами повод, и потащил лошадь. Лошадь послушно пошла за собакой.

Молодец, Шарик, похвалил умного пса Евсей. Только дай это сделать Стеше. Пусть она ведёт лошадь, так быстрее доберёмся.

Шарик отпустил повод, и с чувством выполненного долга, помахивая хвостом побежал впереди кортежа.

Глава третья

Когда Стеша и Евсей внесли раненного в дом, и положили в свободной комнате на кровать, он был всё также без сознания.

Даже, когда они переносили его, он не издал ни звука. Он был словно бездыханная кукла, но сердце его, хотя и медленно, с перерывами, продолжало биться.

Евсей ножницами стал разрезать на нём одежду.

Стеша стояла рядом, и смотрела, как он это делает. Но Евсей не дал ей досмотреть до конца, строго прикрикнув:

– Степанида, чего стоишь рот раззявив? Быстро согрей воды, и тащи сюда! Надо помыть человека…

Стеша метнулась в кухню, поставила ведро на плиту и, наколов лучины, разожгла огонь. Вскоре вода согрелась.

Одной рукой схватив ведро, а другой тазик и тряпку, она вернулась в комнату.

Раненный уже был полностью раздет.

Стеша невольно загляделась на голое мускулистое тело, забыв подать тазик дедушке.

Евсей, не оборачиваясь, приказал:

– Степа, налей в тазик воды, да смотри, чтобы не очень горячая была, и вместе с тряпицей подай мне.

Затем, неожиданно обернулся. Заметив направленный на голое тело раненого мужчины взгляд Степаниды, строго прикрикнул:

– Подь отседова! Нечего теперича тебе тут прохлаждаться! Иди занимайся своими бабьими делами!

Стеша, ещё раз украдкой взглянув на лежащего, вышла. Своим, хотя и неопытным женским глазом, она разглядела всё то, на что женщины в первую очередь обращают внимание: мужчина был молод, скорее юноша, чем взрослый мужчина, и отлично сложён. Хорошо развитые мышцы рельефно выделялись на его теле…

Значит, этот парень пригодился бы в их хозяйстве, непроизвольно подумала она. Ведь дедушка, хотя и старается не поддаваться возрасту, всё чаще стал сидеть на завалинке, и греться на солнышке.