– На месяц, до середины января, со всеми январскими праздничными днями. И об этом я тебе говорила, – снова напомнила ему Агата.

– Но мы же собирались встретить Новый год вместе! – как-то напористо вознегодовал Каро.

– Мы же это обсуждали, Олег, я предложила тебе прилететь ко мне, ты сказал, что подумаешь, – успокаивающе-миролюбиво напомнила ему Агата.

По выражению лица Олега она видела, считывала, что он прекрасно помнил и тот их разговор, и про ее отпуск помнил, про билет на самолет и ее предложение прилететь к ней в Крым. Помнил, но вредничал и отчитывал, воспитывал, потому что она застала его за куревом и теперь знает, что не очень-то он и «сильно мощный», а обычный, дающий слабину парень, а он бахвалился, рисовался перед ней при каждом свидании в режиме «мужик сказал – мужик сделал»: видишь, мол, держусь, не курю, и посмеивался над Федоровым, которому придется выкатить ему крутую коньячину, а она его вот застукала.

И догадался, увидел по выражению ее лица, что она прекрасно понимает все его резоны и выступления, и от этого, что называется, закусился еще того пуще, принявшись вдруг уже совершенно откровенно отчитывать Агату обвинительным тоном:

– Нас пригласила моя мама, она ждет, готовится, старается, и тебе об этом прекрасно известно. Она хочет с тобой познакомиться, и я заверил ее, что мы будем. А ты заявляешь, что улетаешь на месяц. Вообще-то это открытое проявление пренебрежения к ней, да и ко мне. Ты же знаешь, как это важно для меня, да и для мамы, – распалялся он по ходу своего выступления, все более и более накручивая себя.

– Олег, – перебила его Агата и начала объяснять: – Я предупредила тебя, что Новый год всегда встречаю и праздную со своими близкими. Поэтому и не приняла приглашения твоей мамы, если ты помнишь. Не понимаю, зачем ты ее заверил, что мы придем, я не могу ничего изменить… – Но, не закончив фразу, вдруг остановилась, поймав себя на мысли и неприятном ощущении, что почему-то оправдывается.

И рассмеялась. В своей обычной манере: легко, негромко, словно скидывая, освобождаясь от возникшего напряжения и негатива.

– Ладно, Олежек, – остановила она явно собравшегося что-то возразить Каро, – мне пора. А ты иди, у тебя там, кажется, полный завал, аврал и самосожжение на работе. – И попрощалась: – Все, пока.

– Подожди, Агаш! Я не то хотел сказать, – попытался остановить ее Олег примирительно-извинительным тоном, сообразив, насколько неосмотрительно поспешил с выступлениями и отчитываниями, не в тех они пока отношениях. Не в тех. – Мы не договорили.

И попытался ухватить ее за локоток, но Агата ловко уклонилась от его руки, не дав себя удержать.

– Я договорила, – ответила она, усмехнувшись, и добавила уже на ходу, шагая к арке выхода из двора: – А ты можешь упражняться в искусстве риторики и без меня. Все, пока. С наступающим.

И, не поворачиваясь, подняла руку и помахала прощальным жестом.

– Твою ж мать… – ругнулся в сердцах Каро, провожая взглядом точеную фигурку быстро удаляющейся девушки.

Как же он лоханулся, идиот! Растерялся, видимо, от неожиданности, обозлился, что она его застукала за курением, вот и понесло его.

Терять отношения с Агатой, которой он так старательно добивался, терпеливо, осторожно и продуманно подводя ее к ним, Каро не хотел категорически. А они пока не вышли на ту стадию, на которой можно позволить себе отчитывать и упрекать девушку в чем бы то ни было и на что-то указывать – пока у них все только-только в самом зыбком начале, период осторожного приглядывания друг к другу, узнавания, сплошное ухаживание в розовых тонах. Правильней сказать: у нее узнавание и приглядывание к нему, для себя же Олег Каро давно все решил и выбрал Агату Соболевскую объектом своих серьезных интересов, и все шло и развивалось хорошо, по плану. И надо же так сорваться…