Я как будто забуду студёные ночи,
Нежность снега и вьюги настой колдовской,
Но окажется слишком короток и прочен
Поводок.
Он всегда у меня за спиной.
Потому и мечусь между тех, кто любимы,
Где две суши одним океаном свело…
В нашей жизни, наверное, всё совместимо.
Но у каждого – время и место своё.
Каменный каньон, Лос-Анджелес
«И полнолуние, и тонкий плач койота…»
И полнолуние, и тонкий плач койота,
И рвущийся с цепи у поворота
От запахов беснующийся пёс,
И тьма, что куст у дома поглотила,
И свет в окне, где тень твоя застыла,
И вырвавшийся, как из карантина,
Совы внезапно ухнувший вопрос —
Всё то, что было до сих пор ничейно,
Что не имело вроде бы значенья,
Вдруг обрело разгадку, смысл, свеченье:
Мир – это только наша плоть и кровь.
И мы – его бессмертье и движенье,
Его ядро, в котором исключенья
Немыслимы.
На всех одна любовь.
Каменный каньон, Лос-Анджелес
«Это жизнь…»
Это жизнь:
Когда падает тьма,
Начинается время охоты.
И доносится из-за холма
Плач и смех тонконогих койотов.
Это смерть:
Чуя тяжесть в крови,
Запах самки койота вдыхая,
Пёс несётся навстречу любви,
А встречает кровавую стаю.
Это благо:
Не знать до конца
За каким тебя ждет поворотом
Зов любви или выплеск свинца,
Или встреча с голодным койотом,
Или вдруг остановит часы,
Что не мыслили хода без боя,
Тот, Кто жизни и смерти весы
Недрожащею держит рукою.
А пока, ставя лапы вразброс,
Напрягаясь всем телом до дрожи,
В лай надрывный срывается пёс.
И мороз пробегает по коже.
Каменный каньон, Лос-Анджелес
«Когда судьба отхороводит…»
Когда судьба отхороводит,
Счёт встреч сравняв и счёт потерь,
Любовь, как странница, уходит,
Оставив приоткрытой дверь.
Бесшумна и полуодета,
Скользит в предутренней тиши,
И нет свидетелей, и нету
Вокруг и рядом ни души.
Пробрызнет дождь легко и дробно,
Случайным облаком влеком,
Потянет из дверей ознобно
Влетевшим с воли ветерком.
И ты неспешно и спокойно
Отметишь, сон согнав с лица,
Осыпавшийся подоконник
Снаружи, справа от крыльца,
И краску старую фасада,
И пробормочешь: «Боже мой,
Давно чинить всё это надо…».
И дверь закроешь за собой.
«Ночь новогодняя. В парке, похоже…»
Ночь новогодняя. В парке, похоже,
Кто-то затеял снегов ворожбу.
Господи Боже, ответь мне, за что же
Я наперёд свою знаю судьбу?
Неотвратимо означено словом
Всё, что беру я, по жизни кружа.
И не понять в этом мире суровом,
Кто мои судьи и кто сторожа,
Что я ищу в нём, извечно тревожном,
Чей у дверей караулю я след.
– Ты береги меня… – выдохнуть можно.
Жаль, невозможно расслышать ответ.
«Что обиды?..»
Что обиды?
Дай им только волю —
Захлестнут мгновенно с головою.
Их перетерпеть бы и забыть
В гамлетовском «быть или не быть?».
Лучше лёгкий вдох и лёгкий выдох.
Лучше бы, не помня об обидах,
Свечи запалить, налить вина.
Всё проходит в мире. Жизнь – одна.
И не важно, чья была вина.
Лето 2010-го
О лете жестоком,
о зное, о дыме и гари;
Об окнах московских,
слепых от удушливой хмари,
Об этих восьми
бесконечных неделях, о многом:
О солнце,
белевшем на небе зловещим ожогом;
О том,
как за всполохом шёл огнедышащий всполох;
О выжженных напрочь лесах и обугленных сёлах;
О сгинувших в пламени людях,
о рухнувших птицах…
Всё минет,
но как мне от памяти освободиться:
Ведь там, где поднимутся снова леса и жилища, —
Под каждой травинкой там тлеет своё пепелище.
«Зачем считать свои года?..»
Зачем считать свои года?
Они особой жизнью живы,
Напоминая иногда
О том, как мы нетерпеливы,
Как мы сперва торопим их,
Потом спешим от них отречься,
И цифр пугаемся больших,
Чтоб ненароком не обжечься.
Но есть один простой закон,
Он отвергает зимний холод:
Тот, кто любим, – тот защищён,
И кто необходим, – тот молод