Бранд спал тяжелым отравным сном – Скъёльд почти насильно напоил мальчишку крепким лавитом. Олъм кричал, рвался к погибшей матери. Хоть похоронить по-человечески! Да разве трое могут сделать что-нибудь для стольких мертвецов? Убитых погребет падающий крупными хлопьями снег.

– Спит малой? – Скъёльд шагнул через порог. Расстегнув застежку, скинул на пол мокрый от снега плащ. Сев у очага, протянул к огню ладони. – Всё. Похоронить я их не смог, но лица закрыл. Нечего здесь упырей плодить, и без того бед достаточно.

Всем известно: если глаза мертвого увидят солнце, он станет нежитью.

– Скъёльд, ты один управился?

– Нет, здесь еще остались несколько стариков – ни мародеров не боятся, ни самой смерти. Только не хотят, чтобы в доме, где они всю жизнь прожили, было гнездо кровососов.

– А кому еще место в мертвом доме?

Мужчины разом оглянулись. Бранд вошел в комнату, пошатываясь, и, не глядя на незваных гостей, двинулся к очагу. Сел на пол, обхватил колени руками.

– Когда на них напали, они были гораздо ближе к Ольму, чем к Бьёрнкрогу. Вернулись из-за меня.

Снорри молчал. Чего уж тут, прав мальчишка: беда случилась из-за его дурости и своеволия; останься он с семьей, и караван, разминувшись с мародерами, сейчас, возможно, уже приближался бы к Бьёрнкрогу.

Но теперь надо думать о живых.

– Едем дальше. – Скъёльд отошел от очага и поднял сброшенный плащ. – Утра дожидаться нельзя – гады могут припожаловать прямо на рассвете.

– Мародеры? – Бранд тоже вскочил на ноги. – Я остаюсь!

– Мстить будешь? – почти ласково спросил воин. – Один против…

Дружинник Хлодвига замолчал, прикидывая возможное количество врагов. В караване было больше двух дюжин человек, но окружили и перебили их быстро, никто даже не смог бежать. Пусть люди из Ольма не ждали нападения и чуть не половину из числа путников составляли женщины, дети и старики, но чтобы взять их в кольцо, потребно много народу.

С другой стороны, даже лучше, если злодеев много: большой отряд три человека заметят скорее.

Три? Мальчишка ерепенится, никуда из родного дома уходить не хочет. Оглушить и связать? А потом его куда? Тащить в Бьёрнкрог, зная, что при первой же возможности щенок сбежит?

Король Хлодвиг велел помогать слабым, но не гибнуть вместе с дураками.

Скъёльд Мрачный хотел рявкнуть, да погрознее, но его опередил Снорри – заговорил голосом тихим, даже вкрадчивым:

– Бранд, ты – вурд?

– Да, – растерялся мальчишка.

– Значит, твой род давал присягу служить королю Хлодвигу.

– Мой род погиб!

– Но ты-то жив. И жизнь твоя принадлежит государю. Сейчас каждый человек важен на рубеже.

– Что я могу? – горько спросил Бранд.

– Узнаешь в Бьёрнкроге.

– Но моя семья…

– Что проку им, если ты погибнешь? Живи, храни память.

– Зачем?! Всё равно помру, и вся эта память кончится!

– Чтобы этого не случилось, государь Хлодвиг повелел особым людям записывать правду обо всем, чему они будут свидетелями. Я научу тебя.

Бранд медленно, словно завороженный, кивнул. Может быть, и вправду ученым людям дана власть, недоступная простым воинам? Но сейчас эти двое будут слушаться Скъёльда Мрачного!

– Эй, хватит время терять! Не хотите, чтобы нас тут накрыли, как тараканов горшком, – ходу, пока сами памятью не стали!

Дальнейший путь, занявший несколько дней, был спокоен. С бандой мародеров удалось разминуться, больше никто не встретился. Ночевали на хуторах, большей частью безлюдных. Немногие жители, кто еще оставался в своих домах, настороженно расспрашивали: что происходит в земле Фимбульветер, есть ли надежда, что небывалая прежде зима наконец завершится, или же надо, пока не поздно, уходить к королю Хлодвигу, в новый город-форпост?