– Я возблагодарю богов за этот сон, – сказал молодой царевич.

– Не плачь, Хенутсен, – обратился Снофру к всхлипывающей девочке, прячущейся за спину своего юного супурга, – мои годы подошли к концу, солнцеликий Ра зовет меня к себе. Так должно быть.

Хенутсен, заливаясь слезами, распростерлась у ложа умирающего фараона.

– Не надо плакать, малышка, – проговорил фараон, – ты хорошая жена для моего племянника. Боги избрали тебя продолжить род Озириса.

– О, мой царь! – воскликнула Хенутсен, целуя руку фараону.

Снофру хотел еще что-то сказать, но предсмертный хрип поглотил его фразу.

Хеопс выбежал из спальни и громко крикнул:

– Псамметих, царю плохо.

Врачеватель вбежал в комнату правителя, за ним устремились Анукет, Аменемхат и Меритенса. Псамметих склонился над умирающим.

Солнце уже не робким лучиком, а потоком света ворвалось сквозь щелку в ткани.

Фараон чуть приподнялся на ложе, словно пытаясь войти в этот яркий небесный поток.

– Прими меня в свое царство, солнцеликий Ра, – прошептал он.

Солнечный свет залил грудь царя Египта, Снофру вздохнул и упал на подушку. Душа мудрого правителя воссоединилась с богом богов. Хенутсен разрыдалась, на ресницах Хеопса тоже блестели слезы. Он почтительно поцеловал мертвую руку дядюшки, потом подошел к окну, немного раздвинул занавески и вдохнул воздух. Легкий ветерок высушил слезы. Прямой, холодный, сдержанный новый царь Египта повернулся к плачущей жене.

– Хенутсен, мы больше не имеем права обнажать свои чувства. Отныне и ты, и я – властители двух объединенных земель.

Хенутсен поспешно вытерла слезы, Хеопс решительно распахнул дверь. Царственная чета покинула комнату мертвого фараона.

Придворные почтительно склонились перед новыми правителями Египта.

– Наступило время расплаты, – тихо прошептал Псамметих, обращаясь к стоящим рядом Аменемхату, Анукет и Меритенсе.

– О чем ты? – сквозь слезы проговорила танцовщица Анукет.

– Я о том преступлении, совершенном нами много лет назад, – сказал верховный жрец Ра.

– Ты говоришь о нашем возмездии тому, чье имя проклято в веках? – сверкнул глазами казначей.

– Да, – кивнул Псамметих. – Как бы оно ни называлось, но это было убийство.

– Ты устал, Псамметих, – махнула рукой Анукет.

– Я говорю истину, – покачал головой жрец.

– Я не чувствую себя виновным, – вставил свое слово казначей Меритенса. – Мой меч поразил врага, как на поле боя. Или ты забыл свое сражение с ним, Псамметих?

– Я согласен с Псамметихом, – осторожно проговорил архитектор Аменемхат. – Мы убийцы, и я тоже чувствую, что наказание однажды настигнет нас. Снофру был нам, словно защита, но его больше нет.

– Он стал первым, – зловеще проговорил Псамметих. – Чья теперь очередь держать ответ?

Анукет, как и подобало любимой приближенной царя, проживала во дворце фараона. С тяжелым сердцем пришла танцовщица в свои покои. Некоторое время она неподвижно стояла, словно собираясь с силами и мыслями. Постепенно ее глаза стали сухими и жестокими, а поза надменной. Анукет глубоко вздохнула и строго и резко позвала:

– Реджедет!

В комнату впорхнула красивая черноволосая девушка. Легкое, почти прозрачное, платье тончайшего льна облегало ее стройное юное тело, поясок из фаянсовых бусин подчеркивал совершенные бедра. Девушка с испугом взглянула на танцовщицу.

– Опять бегала к своему Хемиунису? – зло спросила Анукет.

– А что, ты мне можешь запретить? – сверкнула узкими черными глазами Реджедет.

Звонкая оплеуха была ответом на дерзкий выпад девушки.

– Ты должна быть с Хеопсом, а не болтаться возле этого безродного пастуха.

– Хемиунис не пастух, мама! – воскликнула Реджедет. – Он архитектор!