Он уже отпустил руку с маминой шеи, а мы продолжали тянуть его за волосы и шли назад. Позади нас был диван – мы упали на него, но руки не разжали. Отец стоял буквой «Г» над нами. Мы с мамой одновременно пнули его своими ногами, и он упал, оставив своей непробиваемой головой вмятину на батарее. Ну, не на самой батарее, а на защите от неё. Если вы помните, существовали такие старые конвекторные радиаторы, у которых был небольшой щиток. В общем, батя оставил там свой след: «Здесь был Молодой». Наутро, как обычно, страдая провалами в памяти, он спрашивал у нас: «Почему у меня так сильно болит голова?». А мы с мамой переглядывались друг на друга и хихикали. Понимаю, весёлого здесь мало, но даже сейчас я пишу это и смеюсь. Но есть странность: мы с мамой не помним, как закончилась та драка. Вообще не помним. Ведь после этого он встал, а дальше что? Либо было какое-то продолжение, но уже без экшена, либо мы его утихомирили, и он лёг спать.

Не только мы с мамой такие веселушки-хохотушки, батя тоже любил шутить. Но его чувство юмора мы не понимали. Однажды он пришёл домой и сразу упал в пороге. Я называю это последней стадией опьянения: когда ноги уже не держат. Мы с мамой с облегчением выдохнули. Фух. Эта ночь пройдет спокойно. Стали его тащить в зал, он говорил что-то невнятное, но это и не было важно. Мы с мамой даже немного смеялись от происходящего. Пытались перетащить его с пола на диван, но вдруг он начал самостоятельно вставать и уверенно двигаться. Мы в недоумении. Оказывается, он зачем-то решил притвориться сильно пьяным. Но какая в этом цель? Батя нас не просветил, но решил, что мама давно не получала от него. Исправил оплошность, конечно. Вот такие у него были шутки.

У меня была своя система вычисления, в какой стадии опьянения пришёл батя домой. Первая стадия – подвыпитый: драться не кидается, но лучше к нему не подходить. Вторая: выпил достаточно, чтобы начать бить свою жену и лезть к ребёнку. Третья: перепил, падает с ног, неизвестно, как добрался до дома. Но была и ещё одна стадия между второй и третьей. Мы с мамой её называли так: водка из глаз льётся.

Чаще всего батя приходил агрессивный, то есть это была фаза номер два. Но бывали дни (точнее, вечера, ночи или ранние утра), когда отец появлялся в промежуточной стадии. Её особенностью было то, что он начинал ныть прям огромными слезами, говорил, как сильно любит маму и меня, просил прощения за всё, при этом пускал слюни и сопли. Но даже наблюдать за этим было намного лучше, чем за сценами драк. Однако от папаши в таком состоянии так просто не отделаешься. Под конец батя плавно перетекал в третью стадию, а индикатором перехода был ужасно долгий громкий чих. Он мог чихнуть раз десять подряд, при этом не контролируя свои рот и нос: сопли и слюни вылетали на ковёр, стекая по подбородку. Это было очень смешно! А мама, наблюдавшая за всем этим, закрывала лицо руками и проговаривала вслух: «Завтра придётся чистить ковёр…».

В один из таких его любвеобильных моментов, но без слёз, он начал лезть целоваться к маме. Она его и трезвого целовать не хотела, а тут он ещё и пьяный, от которого можно учуять перегар, находясь в другой комнате соседнего дома. И мама, чтобы ласково отшить его, говорила, что он весь воняет водкой. Батя не растерялся, взял свой одеколон и побрызгался. Мама сказала, что у него изо рта тоже воняет. Думаете, он пошёл чистить зубы? Нет, у него же одеколон рядом, он им пару раз в рот и попшикал.

У меня и у мамы есть догадки, почему батя приходил в неадекватном состоянии. Для того чтобы в этом разобраться, нужно поговорить о его окружении. Как я писала выше, батя был младше своих друзей лет на пять-десять, и прозвище у него было – Молодой. Все над ним смеялись, точнее, делали из него посмешище, а он терпел издёвки от своих псевдодрузей. Но отец всегда говорил, что он круче и сильнее всех и никто его пальцем не может тронуть. Отчего тогда он приходил домой злым после посиделок со своими товарищами? Зачем вымещал всю агрессию на семье, если мог своим мужикам навалять?