В. Перцов

Стихов пишу не очень много и не очень хорошо, как-то переходно; вероятно, чувствую переход от мистической запутанности к мистической ясности.

Письмо к отцу. Великая Пятница. 1903 г.

Пламенная душа Блока прикоснулась к ясной чистоте девичества, и была написана книга «Стихи о Прекрасной Даме». Книга эта, по свидетельству А. Н. Толстого, не была ни понята, ни принята читателями. Когда самого Блока спрашивали: «Ну, хорошо, объясните мне сами, что значит это: «Уронила матовые кисти в зеркала», – он со слабой улыбкой прекрасных губ отвечал простодушно: «Уверяю Вас, я сам не знаю». И Блок, как утверждает А. Н. Толстой, действительно «сам не знал». Он «ни минуты не думал, что писал книгу о России, он лишь переживал свою влюбленность и вещим, пронзительным взором видел, что она недостижима, невоплотима».

А. Н. Толстой. Падший ангел

Получил длинное письмо от Бугаева[23]. Он (о стихах) пишет: «Никого нет, кроме вас, кто бы так изумительно реально указал на вкравшийся ужас. Знаете, я боюсь, куда приведут такие стихи? Что вскроют? Что повлекут за собой?» И еще много похвал. Я вполне и окончательно чувствую, наконец, что «Новый Путь» (пришла интересная августовск. книжка без моей заметки) – дрянь. Бугаев подтвердил это вполне.

Письмо к матери 30/VIII 1903

Е. Голяховский. Иллюстрациях стихотворению «Незнакомка».

1970 г.

Первое поколение русских модернистов увлекалось между прочим и эстетизмом. Их стихи пестрели красивыми, часто бессодержательными словами, названиями. В них, действительно, по словам Бальмонта, «звуки, краски и цветы, ароматы и мечты, все сошлись в согласный хор, все сплелись в один узор». Реакция появилась во втором поколении (у Белого и Блока), но какая нерешительная.

Н. С. Гумилев. Письма о русской поэзии

Несколько лет назад, под заглавием «Сто рублей за объяснение» в одной газете появилось такое «Письмо в редакцию»:

«Прочитывая стихи большинства современных русских поэтов, я часто не могу уловить в них здравого смысла, и они производят на меня впечатление бреда больного человека или загадочных слов: «Мани, факел, фарес».

«Я обращался за разъяснениями этих стихов-загадок ко многим литераторам и простым смертным людям, но никто не мог мне объяснить их, и я готов был придти к заключению, что эти непонятные стихи, действительно, лишены всякого смысла и являются плодами больного рассудка, как, напр., хлыстовские песнопения. Но то обстоятельство, что такая, невидимому, галиматья печатается в лучших журналах наряду с общепонятными, хорошими произведениями, ставит меня в тупик, и я решил, во что бы то ни стало, найти разгадку непонятному для меня явлению».

«Этим письмом я предлагаю всякому, – в том числе автору, – уплатить 100 рублей за перевод на общепонятный язык стихов Александра Блока: «Ты так светла»… помещенных там-то».

Это не была шутка местного газетного хроникера или «дружеская» выходка литературного «приятеля». Писал это не оригинальничающий интеллигент, а профессор с небезызвестным именем.

А. Измайлов[24]. Пестрые знамена

Какое было впечатление от появления первых стихов Блока? Разумеется, как и следовало ожидать, впечатление едва ли не самого «курьезного» из курьезов курьезнейшего журнала. «Новый Путь» считался вообще какой-то копилкой курьезов в нашей журналистике.

В. Перцов

Критических отзывов о моей первой книге было немного; больше всего, насколько я знаю, о второй. Впрочем, они всегда попадались мне случайно. Мне приходилось читать о себе и заметки и целые статьи, но почти никогда они не останавливали моего внимания. За немногими исключениями (замечания Брюсова, Вяч. Иванова, Д. В. Философова, В. И. Самойло) они меня ничему не научили; были и буренински-праздные и фельетонно-хлесткие и уморительно-декадентские, но везде – ложка правды в бочке критических вымыслов, хулиганской ругани, бесстыдных расхваливаний, а иногда, к сожалению, намеки вовсе не литературного свойства. Важнейшими приговорами, кроме собственных, были для меня приговоры ближайших литературных друзей и некоторых людей, не относящихся к интеллигенции.