Лёгкая прогулка небожителя возможна только после десятилетий безнадёжного плавания на галерах позитивистской науки? Нет, догадываемся мы, полёт души нужен всем и особенно студенту-неофиту: со временем он соединится с добытым знанием и даст плоды. Любоваться «звёздным небом над головой» дозволено всем.

Для этого нужно только поднять голову. И захотеть на свою голову приключений – научных и ненаучных.

* * *

А где же дидактическое значение и польза жанра эссе? Извольте. Польза для педагогов: по крайней мере, старшеклассники и студенты тут не скачивают из Интернета, а пытаются сами что-то написать. Пусть и похожее на изложение.

Польза для старшеклассников и студентов: конечного результата умные преподаватели не спросят, ибо приближаться к эссе можно и нужно всю жизнь. А за изложение ответишь.

От осмысления предмета учебной деятельности – к осмыслению себя в мире (путь становления эссеиста).

На это вся жизнь как раз и уйдёт.

Культура как поручение [60]

«… всегда и везде порученье таилось».

Р.-М. Рильке

Кому открываются коды культуры? Любящее собирание = проникновение; странная (странническая) стезя Ивана-дурака – непрямая, кругами. Ибо кривая вывезет: всегдашнее возвращение блудного сына. Главное, заветное (то самое «свое родное») таится и водится рядом, но к нему ведет долгий Путь.

О культурном герое написаны тысячи страниц (а может, уже и томов). А о некультурном? Он даже и не трикстер – так, потребитель. Не стоит тут нашего внимания. Ибо что ему коды культуры?

Культура заманивает, окликает лишь тех, кому мало цивилизации, кто вечно не в том «формате», кто забыл, какое, милые, у нас тысячелетье на дворе, – и обречен на нарушение запрета. Так начинаются волшебные сказки, мифы и судьбы.

Так строится – из ничего, на пустом как бы месте, вопреки логике фактов и моде эпохи – преемственность культуры. Так вдохновляются и подготовляются ее «праздники возрождения».

Ибо культура множеством детски-наивных уловок дает ключи и подсказки простецам. Учит их говорить на своем языке, балует неожиданными (т. е. давно утерянными или отринутыми другими людьми) дарами. Ведь только простец поверит, что этот дар – настоящий, остальные отдадут на экспертизу.

Одних заботят вызовы времени, других – поручения вечности. Культура звучит в тишине – тысячью любящих голосов. Осталось только научиться слушать.

Нелюбопытных всезнаек такая тишина почему-то пугает. Нелепо суетиться, боясь выпасть из «здесь и сейчас». Достойней стараться не выпасть из прошлого и будущего.

Вы говорите о культурной редукции. А простецы вечно ходят с клеймом малых сих, нищих духом, кои, конечно, блаженны. Их удел – minimum minimorum, их обносят на пирах мысли.

Пусть. Кто подбирает после опавшие блестки – крохи прошлых откровений богов? Кто оказывается верным ценителем и хранителем? Конечно, не начетчики, прилежные ученики, и не блестящие риторы, очарованные новизной формы, конструкцией или деконструкцией. Простецы, малый сии, культурой живут, можно сказать, спасаются. Потому что их миссия в человечестве такова – упорно не понимать, что старика Гомера в этом сезоне уже не носят.

Гомер им приятель, а может, и друг: «Кто, вообще, пустил слух, что его приходится носить? Он сам ходит, хоть и слепой!»

Вот вам и «код эпохи». Это здесь, в Москве, сейчас хмурый декабрьский день на исходе, а у старика нашего Гомера… Да тоже вечер:

Солнце тем временем село, и все потемнели дороги.

До встречи в вечности!

Сколько там по фаренгейту? (эссе в эссе)

Когда я входила, студенткой и даже раньше, в профессиональный библиотечный мир – дети читали. Весь мир, казалось тогда, читал (или почти весь). Нормативы читательской деятельности были налицо: изучай, формируй в свое удовольствие. И были хорошие детские книжки – и художественные, и научно-познавательные (сама на таких выросла в заядлого читателя).