Нотариус представил меня старухе:
– Это ваша новая соседка, мадемуазель Ева! Ева, это мадам Сабль.
– Называйте меня Марион, дорогая! – улыбнулась Мадам Сабль, – мы же теперь соседи! Заходите на кофе, когда закончите с делами!
Я поблагодарила мадам Сабль и обещала зайти.
Теперь мадам Сабль, увидев меня в распахнутом окне кухни, помахала рукой и показала на два аппетитных кекса на тарелке:
– Заходите ко мне, Ева. Выпьем чаю в саду!
Честно говоря, мне совсем не хотелось пить с ней чай, но и отказывать старушке было неудобно.
Мадам ловко накрыла стол в саду, и когда я вошла в калитку, на серебряном подносе уже стояли две фарфоровые, костяные чашки и высокий, начищенный до зеркального блеска кофейник.
Я вспомнила все дежурные фразы, заготовленные дома на случай нежданного знакомства, и, хотя в Москве они казались напрасными хлопотами и тратой сил, здесь, в Пуату, на первый случай очень даже пригодились. Французский я знала благодаря стараниям моей матери. Она будто чувствовала, что французский когда-нибудь мне пригодится, и с детства вдалбливала мне незнакомые слова.
Как сейчас, помню. Дня не проходило!
– Ева, скажи: гарсон!
– Гарсон!
– Что это значит?
– Мальчик!
– Правильно! Скажи: юн мейзон!
– Мейзон!
– Что это значит?
– Дом!
– Правильно! Скажи: ан тэ!
– Ан тэ!
– Что это значит?
– Чай!
– Правильно! Скажи: юн тас!
– Тас!
– Что это значит?
– Чашка!
– Правильно! А теперь сложи все слова вместе! Скажи: мальчик, дайте мне чашку чаю, пожалуйста!
– Мёсье, доне муа юн тас де тэ, сильвуплэ!
Я ещё не читала и не писала по-русски, но уже знала, что такое гарсон, мейзон, тэ, тас, ваз и прочее. И всё же, несмотря на десятилетнюю подготовку дома и в спецшколе, говорить на неродном языке было сложно. Кажется, мадам Сабль это поняла и задавала вопросы медленно, чётко разделяя слова:
– И что же вы будете делать с домом, дорогая? Сдавать внаём или продадите?
Мадам было так любопытно, что она совершенно потеряла чувство такта.
Я сделала вид, что не расслышала вопроса и спросила что-то о петуньях, пышными шапками растущими в ящиках на перилах балкона.
Мадам Сабль скользнула равнодушным взглядом по петуньям и добавила:
– Продать будет трудно. В доме печное отопление. Последний раз реконструкция в особняке была, кажется, в пятьдесят третьем. Да, да, в тот год разобрали железную дорогу на виадуке. Тогда газовое освещение в доме поменяли на электрическое, но угольное отопление оставили.
– Как угольное? – переспросила я.
– Дом топят углём, разве вы не знали, дорогая?
«Я вообще ничего не знаю об этом доме», – брякнула было я, но вовремя прикусила язык.
– В трубах вода разведена по всему дому, так что зимой во время морозов, нельзя оставлять дом не прогретым – трубы и батареи разорвёт. Раз в полгода в ваш дом завозят уголь и сбрасывают в цокольный этаж.
Я вспомнила, что у западного входа действительно есть ворота, через которые мог вполне проехать грузовик с углём.
– Так что, если захотите разжечь плиту или согреть воду для ванной, придётся топить печь в топочной.
Я захлопала глазами. В двадцать первом веке топить печь для ванной! И я припомнила её, чугунную, колченогую, с плоским носиком медного крана и латунными ручками на гладкой белоснежной полочке.
– Но вы не переживайте! Топить достаточно один раз в день! Горячей воды хватит до следующего утра! Но если вы все же хотите продать дом, придётся ставить бойлер. Мазут выходит, конечно, дороже, чем уголь, но зато гораздо чище в топочной!
– Да, да! – кивала я головой, совершенно сбитая с толку.
– Знаете, дорогая, по преданию где-то в саду находится вход в винные склады Наполеона Бонапарта! Подземные ходы были прорыты ещё в средневековье. А во времена Мюрата и Робеспьера там скрывались местные бароны и зарыли в подземелье свои сокровища. Старые городские карты сгорели во время пожара в мэрии во время Первой Мировой. Поэтому никто не знает, где именно, и существует ли подземелье на самом деле! Но многие искали эти склады! В том числе и покойный супруг мадам Нинон!