– Сам же нас учил, – шепнул Колька. – Я так надеялся, что горцы его отмудохают! За всех нас рассчитаются…

– Где командир отделения Грищенко? – вошел в прачечную старшина.

– Повез сдавать выстиранное и наглаженное! – доложил Колька. – Меня оставил старшим.

– Принимайте, товарищ красноармеец, этих орлов-стервятников. Несете личную ответственность за то, чтобы они работали, а не отлынивали от порученного им дела! Чтобы хорошо работали: до седьмого пота.

К вечеру ударил мороз, повалил снег. Лифанов отправил в наряд заводилу азербайджанцев. Тот влез в валенки, понуро одел шинель.

– Постой! – остановил его старшина. – Тулуп одевай! Хочешь простудиться и в медсанчасти от дядюшки Лифанова отдохнуть? Не выйдет!

Затем Лифанов шепнул разводящему караулы:

– Этого, черножопого сменишь последним! Желательно, чтобы он хоть полчасика дольше положенного на посту простоял! Задача ясна?

Азера сменили через час дольше обычного. Он вошел в казарму, корчась от боли.

– Обоссался я! – со стоном выдохнул парень.

Моча застыла на морозе вмерзла в кожу. Пришлось отправить в полковой лазарет.

– Отдохнет. А то, глядишь, вообще комиссуют, – с завистью сказал Грищенко.

Как в воду глядел! У новобранца началась гангрена, и его отправили в Забайкальск, оттуда в Читу, в госпиталь. Двое других, узнав новость, оживились, заговорили на своем языке. Потом пошел в наряд, охранять на морозе склад еще один азербайджанец. Тоже надул в штаны и нажил гангрену. Его тоже отправили в Читу. Третьего – Гасана – Лифанов приказал ставить в караулы лишь в теплых помещениях. Через какое-то время роту выстроили на плацу. Зачитали приказ по полку. Из документа следовало, что красноармейцы Ибрагимов и Мамедов совершили членовредительство, дабы уклониться от почетного долга советского гражданина защищать социалистическую Родину. Обоих осудили на пять лет лишения свободы. Тем же приказом ротному командиру Скопцову и старшему политруку Гохфельду вкатили строгие выговоры за слабую воспитательную работу с пополнением. Как ни странно, Лифанов вышел «сухим из воды». Колька, сказал Грищенко, что следовало бы написать начальству дивизии, а то и корпуса о художествах старшины.

– Во-первых, не по понятиям. Стучать даже на таких упырей как Лифаныч не принято, – ответил Миша. – Во-вторых, что толку? Тамбовский, который в петлю полез, писал. Результат – ноль! Самого же и посадили. Стиснуть надо зубы и дослуживать. Потом, «на гражданке», с уродом можно встретиться и разобраться! Служба с этим вурдалаком тоже немало дает. Крепче становишься, выдержка укрепляется, учишься себя в руках держать. Военной наукой лучше овладеваешь, чтобы Лифаныч не смог придраться, нарядов вне очереди навешать. Да и в случае войны пригодится. В мирное время – тоже. Владивосток тайга окружает. Какого только в ней зверья нет! Медведи, кабаны, косули, тигры и даже леопарды. На одной охоте большие деньги можно зарабатывать. А у вас, в Пензе, какое зверье?

– Волки есть, зайцы, птица всякая… – начал Колька и задумался. – А ведь за убитого волка премию дают! Зайцев-птицу бить можно – все прибавка к питанию.

С тех пор Казаков упорно овладевал стрельбой. Даже получил значок «Ворошиловский стрелок».

– В снайперскую школу захотели, товарищ красноармеец? От дядюшки Лифанова отвязаться? – с издевкой спросил старшина. – Не выйдет! До самого увольнения в запас под моей командой служить будете! Сортиры чистить, грузить-разгружать, полы мыть, стены скоблить.

– Пошел на х…! Пошел на х…! Пошел на х…! – про себя твердил Колька, как научил его поступать в таких случаях Грищенко, страшно боясь произнести эти слова вслух.