– Славное море, священный Байкал… – затянул кто-то в восторге от увиденного.

– Х… тебе в жопу, чтоб ты не скакал! – ответили в рифму откуда-то с верхней полки.

Часа через три остановились на станции со странным для русского слуха и глаза названием Улан-Удэ.

– Улан-Удэ, Улан-Удэ – потеряешь там м…э, – прокомментировал склонный к стихотворству новобранец станционную вывеску.

– Не хочу в Улан-Удэ, берегу свои м…э! – продолжил сам собой возникшей стишок еще один парень.

– Не желаю из Удов возвращаться без м… ов, – завершил третий «шедевр» народного творчества.

В Улан-Удэ никого не оставили. Поезд дошел до Читы. Несколько вагонов погнали на Дальний Восток. Вагон оставили в Чите. Остальные погнали на юг. Колькин вагон нудно привезли на китайскую границу, на станцию Отпор (ныне Забайкальск – авт.). Размяться на станции не дали. Погрузили в машину, покатили в безымянный военный городок, затерянный в холмистой степи. Попарили в бане, одели в новое обмундирование: хлопчатобумажные гимнастерку, галифе, ботинки с обмотками, шлем с красной звездой. Сытно, но не вкусно накормили кашей с красной рыбой – кетой, от которой страшно захотелось пить. Повели в отдельно стоявшее здание учебной команды.

– Как у нас в Пензенской области! – глянул в окно Колька на побуревшую осеннюю степь. – Только горок нет – сплошная равнина.

– Горки эти называются сопками, товарищ красноармеец, – кинул на него взгляд вошедший командир с прямоугольниками на малиновых петлицах. – Только в отличии от вашей Пензы морозы здесь зимой сорок градусов! Ну, ничего, служим! Защищаем рубежи Родины от японских милитаристов и их приспешников из марионеточного государства Маньчжоу-го.

Слово «марионеточное» никто не понял. Капитан продолжил, рассказывая о традициях полка, сожалел, что не довелось принять участия в боевых действиях на монгольской реке Халхин-Гол против японских оккупантов. Разъяснил международную ситуацию. Объявил, что месяц новобранцы будут проходить «курс молодого бойца», затем их распределят по ротам. После беседы служивых разбили на группы, развели по комнатам учить текст Военной Присяги.

Началась учеба. С утра голыми по пояс бежали километр. Затем физзарядка. Потом упражнения на спортивных снарядах: отжимания на турнике, упражнения на брусьях и кольцах, прыжки через «козла» и «коня». Старослужащие солдаты помогали, терпели неуклюжесть «молодых», поскольку сами три года назад были такими же неумехами. Зато старшина Лифанов спуску не давал. Замешкался боец – получал удар увесистой палкой по спине или заднице. Также гонял Лифанов на полосах препятствий. Не взлетел на двухметровую стену, повис на ней – колотушка дрыном «для ускорения». Отставшие в беге на следующее утро «отрабатывали» кросс в шинелях с полной выкладкой и противогазах. Когда вечерами возвращались со строевых занятий недалеко от столовой старшина приказывал:

– Запевай!

Измотанные парни затягивали усталыми голосами.

– Отставить! – приказывал Лифанов и обращался к строю. – Товарищи красноармейцы! Меня ужин будет ждать хоть до глубокой ночи. А вам, если будете петь козлиными голосами, придется лечь спать голодными. Запевай! Мою любимую!

– В целом мире большом нету силы такой, чтобы нашу страну сокрушила. С нами Сталин родной и железной рукой нас к победе ведет Ворошилов, – взлетала над солдатскими головами недавно сочиненная, но ставшая любимой всем народом песня.

– Вот так! – удовлетворенно изрекал младший командир. – Левой, левой, левой! Выше ножку, шире шаг!

Лупил он еще раз кого-то, кто не тянул высоко ногу в пропыленном ботинке. Служивые крепились. Преодолевая усталость, голод, полученные удары бодро пели. Ведь нельзя было плохо петь про товарища Сталина. После глотали сытный, но не вкусный ужин. Приводили себя в порядок и отходили ко сну после команды дежурного: «Отбой!»