Дед Саша тяжело переживал братоубийственную войну. К нему приезжали то комиссары Красной армии, то офицеры из Белой. Все уговаривали деда Сашу пойти воевать на их стороне, но тот твердо отвечал:

– Не моя это война! Да и отвоевался я, контужен, не могу на коне сидеть. Какой я вояка без коня?

Деда Сашу оставили в покое. Но победившие припомнили отказ пойти за них и, завладев окончательно властью, напомнили, кто есть кто. Сперва урезали надел земли, мол, едоков стало меньше. А потом, когда начались гонения на кулаков, и вовсе все отобрали. Оставили одну корову, соху, телегу и зимние сани, остальное реквизировали. Правда, перед этим предложили вступить в колхоз, тогда, мол, не будет дед Саша считаться врагом новой власти. Дед Саша отказался, переехал на отдаленный хутор, где у него была небольшая избушка для заготовки кормов, обустроил ее и стал там жить.

Просторный дом деда Саши советская власть тут же реквизировала и отдала одну половину под избу-читальню, вторую под клуб. Не выслали деда Сашу только из-за его героического прошлого – как-никак георгиевский кавалер, получил высшие ордена царской армии, будучи рядовым, – за личное мужество и храбрость. Да, в общем-то, против советской власти он не агитировал, не выступал. Вот и оставили деда Сашу в покое.

А тут разразилась новая страшная война. Германия во второй раз напала на Россию. Дед Саша несколько ночей не спал, как услышал об этом. Все думал, чем помочь Отечеству. Красные у власти или белые – ему было все равно, главное одолеть супостата. И вот в один из дней на второй месяц войны дед Саша появился в Сосновском военкомате.

В низком деревянном здании было душно от множества людей, заполнивших кабинеты. Военная машина медленно, но верно заработала. Со всех просторов страны потянулись отряды отмобилизованных солдат: тех, кому уже стукнуло восемнадцать, и до тех, кому еще не исполнилось сорока пяти. В добровольцы записывались совсем седые старики вроде деда Саши и очкарики, имеющие «белый билет»… Дед Саша тоже решил добровольцем пойти на фронт.

Дверь кабинета районного военкомата была открыта. Дед Саша увидел за столом усатого, но еще молодого военного с какими-то значками на воротнике. Погон или каких-нибудь других, знакомых деду, знаков различия у военного не было. Тот поднял голову:

– Вам чего, дедушка?

Дед Саша несмело вошел и сел напротив военного на стул.

– Слушаю вас, – повторил тот.

– А вы в каком звании-то будете? – не отвечая на вопрос, поинтересовался дед Саша.

– Капитан.

– А-а-а, вот, значит, как, – все так же неторопливо проговорил дед. – Значит, штабс-капитан…

– Да нет, дедушка, штабс-капитаны, унтер-офицеры, поручики и подпоручики остались в царской армии. А мы – армия Красная, рабоче-крестьянская, у нас теперь другие звания.

– Звания-то другие, да дело старое – воевать.

– Это верно, дедушка, – кивнул головой военком и устало проворчал: – Так вы зачем пожаловали-то? Притомился я сегодня. Если есть что сказать – говорите, а нет – до свидания.

Военный встал и, прихрамывая, прошелся по кабинету, открыл окно на улицу, впустил в комнату свежий воздух и приблизился к старику.

– Ну?

– Не нукай, сынок, не запрягал…

– Вы это, дедуля, не забывайтесь… – начал, было, военный.

Но дед Саша встал, молча расстегнул пыльный ватник. Обнажил левую половину груди, где тускло поблескивали Георгиевские кресты. Военком оторопело уставился на них. Потом надел фуражку, приняв стойку «смирно», отдал ему честь.

– За германскую?

– За японскую.

– Так сколько же вам, дедуля, лет?

– Сколько ни есть, все мои, – застегивая ватник, ответил дед Саша.