То, что Ландау и Капица могли, имели право быть умней меня, я признавал, и это мне никак не мешало в жизни. Им можно, они академики и, бесспорно, самые что ни на есть настоящие лауреаты Нобелевской премии.

Были в моей жизни и другие расфуфыренные отличники. Но глядя на них или разговаривая с ними, мне было трудно представить себе, что они умнее меня. Расфуфыренность вовсе не означает ум, а отличные оценки совершенно не влияют на способности и талант.

А вот про Димку я никогда так не думал. Чем-то неуловимым он всё-таки отличался от других. И теперь, после объективного и убедительного теста, не о чем даже и говорить: он умный. А главное, он умнее меня. Это бесспорно.

Пройдут годы, и обязательно найдётся задачка, которая окажется ему не под силу, а я её одолею. Я справлюсь с ней, а Димка – нет. Но ничто уже не сможет изменить того, что Димка умней меня. Это окончательно и обжалованию не подлежит.

Миллионы людей нашей планеты мечтали на каком-то этапе жизни получить Нобелевскую премию. Среди этих миллионов, бесспорно, были все студенты нашего факультета, за исключением Вани Добровольского. Ваня всегда смотрел в спину Ломоносову и был его последователем. Он не признавал ничего заграничного, даже уравнение Ван-дер-Ваальса вызывало у него тошноту.

На моей шкале интеллигентности живого мира нашей планеты люди находятся где-то на уровне одного миллиарда, с вариацией всего лишь в несколько сотен. В этом распределении есть много миллионов людей, имеющих максимальное или близкое к максимальному значение интеллигентности, они все очень умные. Более того, многие из них хорошо образованы. Из множества умных и образованных существует значительное подмножество опытных специалистов в чём-то чертовски важном. Если из последнего подмножества выбрать тех, кто умел и готов был тяжело работать и отказаться от отвлекающих элементов мира сего, то остаётся достаточно большая группа людей, имеющих ненулевые шансы получить Нобелевскою премию. Это неоспоримые факты. Не о чем тут спорить.

В восьмом классе меня не взяли в волейбольную команду как бесперспективного. Хотя в то время я очень хорошо играл в волейбол. Но был значительно ниже среднего роста нашей волейбольной команды и каждого отдельного волейболиста в частности. Было мне горько, но предельно понятно. Не о чем тут спорить.

И в настольный теннис я частенько проигрывал Лёсику из нашего черновицкого Пятого двора и не переживал. Хотя у меня была хорошая, хоть и старая, китайская ракетка и удар мне поставил один пацан с Университетской. Но я не планировал быть чемпионом мира по настольному теннису или вырасти и стать членом олимпийской команды по тому же волейболу. Так зачем нервничать, спорить и переживать? Не о чем тут спорить.

В девятом классе совершенно неизвестная читателю и давно забытая мною девочка Муся влюбилась не в меня, а в другого парня, который и обаянием не вышел, и умом не блистал. И вообще был сереньким, как мышонок, который жил у нас во дворе, в норке рядом с сараем. По моему мнению, я, как никто другой, подходил именно для Муси по всем параметрам тех лет. Не красавец, конечно, но достаточно самоуверенный, настырный и пробивной. Обаятельный, в общем. Руки растут из того места, откуда нужно, да и всё остальное тоже в пределах физиологической нормы. Но она сделала свой выбор. Спор тут просто не уместен. О вкусах не спорят, говорят в таких случаях умные и практичные люди. Не о чем тут спорить.

Было в моей жизни много других случаев, когда эта жизнь делала выбор не в мою пользу. Или не так, как хотелось мне. Другой бы спорил, как говорили в Черновцах. Но не я. Не о чем тут спорить.