Как я могла доверять ему раньше? Я помню это чувство – теплое такое, беспросветно наивное. Да только мной бессовестно воспользовались и выбросили, как ненужный хлам.

Чтобы вспомнить все, нужно время, а его у меня нет. Да и что это даст? Мое слово против слова правителя, которому верит вся страна. Частички памяти, что получилось выудить из сознания, выдавали лишь некоторые эмоции, а вот детально я помнила очень мало.

Только любовь к Синарьену горела в груди ярче ялмезского солнца и энтарского лотта – она, будто луч в темном коридоре, вела меня вперед и заставляла бороться.

Да только посеянное зерно сомнения уже пробило грунт, пустило глубокие корни, сдавило в кулаке израненное сердце. Любил ли меня принц пять лет назад? Любил ли после бала? И эти… любовницы… что грели его постель. Как это все простить и пережить?

Я взвизгнула от пронзившей грудь стрелы – стигма отозвалась на мысли об измене жестоким огнем. Дернула цепи блокирующих артефактов, желая их разорвать, но они лишь тонко звякнули. Шрам под пластиной будто вспыхнул, болезненное жжение побежало по кисти вверх и окрасило кожу правой руки черными завитками и узорами. Да только я знала, что никто, кроме меня, этого не видит.

Метка под хлопковой рубахой ярко запульсировала, выпустила лозы, побежала по ключице на плечо, закружилась на спине и больно вонзилась в одно из сердец, призывая истинного. Но он не откликнулся: Синарьен слишком далеко.

Магия тут же иссякла под кожей мелкой россыпью колючек.

Я ослаблено опустилась на топчан, сердца загрохотали в унисон, лишая меня равновесия. Лучше не двигаться больше, иначе упаду под ноги подлому старику.

Птица с красным оперением истошно закричала за окном.

Король повернул голову в ту сторону, будто тоже услышал ее крик, прищурился и, качнувшись, отошел к двери.

– Где Синарьен? – снова спросил ит-тэй. Он смотрел себе под ноги и безжалостно давил носком сапога мелкую живность, что ползла по полу.

– Идите во мрак, следом за сыном, – ответила я холодно, отвернувшись и пристально следя за пернатой вестницей смерти.

Олефис встряхнулась и, перелетев по крыше вдоль, исчезла на другой стороне здания.

Но я еще какое-то время слышала над головой цокот ее когтей, хлопанье алых крыльев и дикие вопли.

Дверь скрипнула, меня подняли с топчана и вытолкнули в коридор. Я упала лицом вниз. Нос и так кровоточил после новых воспоминаний, а теперь соленая горячая влага заливала губы и подбородок. Боже, что же будет, когда я все вспомню? Я не выдержу такой нагрузки. Мне нужен отдых и восстановление, но кто же позволит преступнице такую роскошь?

Входя в полный и душный зал заседаний, я думала о том, почему память о детстве и моменте, как попала на Энтар, даже частично ко мне не вернулась. Кто же мои родители? Где они сейчас? Чья во мне течет магия? И что в ней такого особенного?

Любава

– Безродная иномирянка Любава верховным судом Криты приговаривается к иссушению, – безэмоционально прочитал заключение обвинитель. – Магия по обету академии переходит во благо Энтара. Ее решено сохранить в артефакте силы пострадавшей стороны, семьи О'тэнли. Король Криты, Дэкус ин-тэй сам распорядится, кому пригодится дар неизвестного происхождения с неисчерпаемым резервом. Прежде будет проведен анализ ценности и последствия слива магии в новую эссаху.

Я слушала вполуха. Стояла, потому что приказали. Молчала, потому что сказать больше нечего. Дышала, потому что все еще получалось…

Протянула руку, когда понадобилась капля крови для закрепления документа, и острая игла прошила подушечку указательного пальца, но я ничего не почувствовала. Даже удивилась, что в моем теле все еще есть кровь, увидев, как алая клякса впиталась в белую бумагу и засияла синей кританской магией, подтверждающей приговор.