По всему было видно, что «говернер» пришелся по нраву старику, – может быть, потому что не обиделся он на его неладные слова.

Дед Фишка через угол стола все тянулся к Кузьмину, усердно подливая ему брагу. Хитрил охотник: «У пьяного – что на уме, то и на языке. Авось проговорится!» Наконец он исподволь, окольными вопросами, стал дознаваться о цели приезда.

– А ты, дед, все еще прыгаешь? – смеясь, обратился к нему Кузьмин. – Тайгу, наверно, лучше родного дома знаешь?

– Что Бога гневить, прыгаю… пока ноги носят, – поперхнувшись, с запинкой проговорил дед Фишка и тотчас добавил: – Только в тайгу теперь не пройдешь, не проедешь.

– Да мы туда и не собираемся, – просто сказал промышленник. – Мы вот решили с Федором Ильичом на косачиных токах поохотиться.

«Э-э, хитрая бестия, даже на браге не обведешь. Попытаем теперь этого губернера», – сказал себе дед Фишка и повернулся к Соколовскому, сидевшему рядом:

– А ваша милость, должно, сызмальства к охоте на всякого зверя или там птицу приобучены?

– Что вы, что вы, дедушка! – засмеялся Соколовский. – Я и ружье-то как следует держать в руках не умею. На охоте всего два раза был. А природу люблю, в особенности тайгу.

«Охотнички, язви вас! Охотники до чужого добра!» – пришел дед Фишка к безрадостному выводу и тяжело вздохнул.

После чая Кузьмин с сыном легли отдохнуть. Кучер тоже залез на печку. Ехали ночью – не спали. Захар предложил Соколовскому:

– Ложись, Федор Ильич, на мою кровать.

– Нет, я не хочу. Мне ночь не поспать ничего не стоит. Дело студенческое, не раз приходилось.

«Э, да он студент», – подумал Матвей и еще раз осмотрел Соколовского.

О студентах он много слышал. Учитель в Волчьих Норах – тот самый, который советовал ему подать прошение царю, был высокого мнения о студентах. Матвей помнил, как однажды учитель сказал, что в будущем всей империей будут управлять студенты. В народе говорили, что студенты покушались на жизнь царя Александра Второго, что убит он был тоже не без их участия.

Соколовскому захотелось осмотреть пасеку. Матвей охотно согласился проводить его. Они вышли и поднялись по косогору туда, где летом стоят ульи. Земля лежала еще под снегом, деревья стояли голые. Высокое небо было ясным и холодным. К западу от пасеки тянулись холмы, пестревшие весенними проталинами.

Простота и живой характер студента нравились Матвею, и он охотно отвечал на его вопросы.

– Вы тут и родились?

– Да, вон в той бане.

– А плутать в тайге приходилось?

– Бывало. В тайге не без этого.

– Медведей когда-нибудь убивали?

– Еще бы не убивать! Летом они к нам на пасеку ходят. Мед любят, страсть!

Они стояли на опушке густого пихтача, высоко над пасекой. Пахло холодом и смолой. Засунув руки в карманы, Соколовский задумчиво смотрел на синеющие вдали холмы.

На обратном пути он опять стал расспрашивать Матвея:

– Вы грамотный?

– В Волчьих Норах три зимы учился.

– Не забыли?

– Нет, что вы! Я и теперь зимой редкий вечер не читаю.

Соколовский с удивлением взглянул на Матвея.

– А где книги берете?

– Кое-что через брата в городе достаю. А больше у попа в Волчьих Норах.

Соколовский поинтересовался, что именно прочитано Матвеем. Тот назвал исторический роман Загоскина и несколько романов о рыцарях и морских пиратах.

– Я помогу вам, Строгов, доставать хорошие книги: больше не берите этой дряни ни у попа, ни у брата.

– Спасибо. Мне бы что-нибудь о том, как земля и небо устроены. Очень люблю читать об этом.

– Об ученье не мечтали?

– Замышлял, да крылья коротки, – ответил Матвей, но историю с прошением к царю рассказывать не стал: неизвестно, как бы отнесся к этому Соколовский.