Она уныло кивнула. Но с этой минуты вообще прекратила беседовать с мужем о чем бы то ни было. Перестала она и подпускать его к себе, так что медовый месяц вышел у них основательно подпорченным. Он заметил, что Ирина начала бледнеть, худеть, перестала заниматься домашней работой и все чаще сидела где-нибудь в уголке с книжкой в руках, но не читала, а всё думала о чём-то своем…

Долго так продолжаться не могло. И вот однажды, выведенный из себя выволочкой, полученной от комполка за несвежую рубашку, Егор ворвался в ванную, где Ирина принимала душ, и заорал:

– Ну вот что, дура! Если ты, б…, такая цаца, что не можешь жить на секретном объекте, то собирай свои манатки и… к такой-то мамочке, поняла? !!..

При виде ее нагого, влажного тела, по которому алмазными крапинками рассыпались струи душа, он моментально остыл и потупил взор.

Она горько усмехнулась и сказала:

– Что ж, я, кстати, уже и билет купила. Так что, прости-прощай навеки, Егорушка. Только боюсь, что тебе за эти матюги выволочка будет по комсомольской линии.

– А, фигня все это, – он вяло махнул рукой. – Тут ведь вода шурует, ни хрена не слышно. А в ванных они микрофонов не ставят по причине повышенной влажности… Так что… – он тяжело вздохнул, – прощай, стало быть, Ириша… – И собрался было выйти из ванной, но супруга удержала его и, заливаясь счастливым смехом, стала расстегивать ему пижаму.

– Правду говоришь? – восторженно шептала она. – Неужели и в самом деле здесь никто ничего не слышит? Ух ты, как здорово! Слушай, а давай прямо здесь, только ты воду пошибче пусти…

– Да как же так… – растерянно пробормотал он, послушно забираясь в ванну, – тесно же тут и вообще…

– А, ничего, в тесноте, да в теплоте, – прошептала она, ласково целуя его. – Давай, Егорка, мы всем им нос утрём!..

И вид ее белоснежного нежного тела, по которому неистово колотили струи горячего душа, окончательно выбил из молодого мужа всякую способность здраво рассуждать…

С той поры ванная комната на долгие-долгие годы стала их брачным лижем.

Таймер неумолимо отсчитывал последние часы перед началом эксперимента. Напоследок, когда Маша удалилась в туалетную кабинку, доктор Омерзян инструктировал Егора:

– Ты, кстати, выясни, какой у нее тип оргазма: клиторальный или вагинальный?

– Чего-чего? – Егор нахмурился. – Это как еще?

– Вай, аствац, какой же ты тьёмный! – всплеснул руками доктор. – Если клиторальный, то тебе следовало бы произвести стимуляцию, то есть потереть вот тут, а если другой, то поактивнее работать внутри.

– Что значит: поактивнее! Что, у меня швабра тут привешена? – рассердился Егор. – Ну да ладно, хватит, мы с ней как-нибудь сами разберемся.

Маша выплыла из туалета, отплевываясь и сдавленно чертыхаясь.

– Что, опять не попала? – сочувственно спросил Егор. – Да не переживай ты так, у всех с первого раза не выходило. Вот, я помню, в позапрошлом году этот поляк с нами летал. Так он, засранец, когда свои дела сделал, рукоятку повернул, думал, что тут ему нормальный унитаз, все смоет. А на самом деле он вентиль переключил на обратный ход; так оттуда ка-ак дунуло, и всего его добро обратно ему в морду и вылетело. Ну и запашок же пошёл! Две недели мы потом по всей станции ползали, дерьмо его со стенок соскребали.

Он надеялся ее рассмешить этой историей, но вместо этого Маша еще больше погрустнела и сказала:

– Нет, совсем не чувствуется в вас пролетарского интернационализма, товарищ Кузьмин… Нам, кажется, уже пора готовиться.

– Да вроде того, – хмуро подтвердил он, отстегнул ремень и воспарил над своим креслом, – Как вам, может, музычку врубить интимную? Или предпочтете в тишине?