В коридоре мы с Заболоцким прощаемся. Ну как прощаемся? Долгого и грустного с объятьями не получается. Он говорит «до свидания» и просто уходит, а я долго стою на месте и смотрю ему вслед.

Будь я нормальной, я бы влюбилась в своего одногруппника и сейчас думала бы о том, как пригласить его в кино или на любое другое свидание. Но моё глупое сердце выбрало недоступного во всех смыслах преподавателя.

Коридоры возле аудиторий почти пусты, началась следующая пара. У меня занятий больше нет, и самое время идти домой, помогать матери справляться с писающим везде дедушкой, но я почему-то стою, провожая Роман Романыча взглядом.

Первая влюбленность. Опасная. Нежная. Искренняя. Как бы на стихи не потянуло, а то я не умею.

Когда-то в детском саду я была влюблена в мальчика Славу, он дарил мне шоколадки, и я ела их за спиной у воспитательницы. Было чересчур сладко, и я покрывалась прыщами, а потом мама долго искала на что же у меня аллергия. Признаться было стыдно, да и предавать любимого — последнее дело. Вот так и любила его, молча. С прыщами, но без стихов.

Заболоцкий почти доходит до конца коридора, сердце трепещет в груди, вспоминая его красавицу, и тут из примыкающего перехода ему навстречу выворачивает Лариса Владимировна  Баранова - преподаватель английского языка. На ней, как всегда, очень красивый изящный костюм, туфли на высоком каблуке и нежно-розовая помада. Женщины красивее я не встречала. И вот Романыч наш тоже притормаживает, становится ровно и, кажется, улыбаться старается тщательнее.

Последние аккорды моей победной джиги-дрыги некрасиво растягиваются, заваливаются в минор, а потом и вовсе тухнут. Ну кто я такая в самом деле, чтобы соперничать с элегантной молодой преподавательницей с кучей дипломов? Баранова нравится всем, и ай-кью у неё наверняка повыше моего. Они стали бы отличной парой, да и смотрятся шикарно. Даже ростом она ему подходит, я же головы на полторы ниже и дышу ему где-то в пупок.

Чувство восторга от «красавицы» испаряется, и я ступаю на широкую университетскую лестницу. Бегу вниз, скользя рукой по перилам. Несчастная моя душа, даже есть неохота. Моя мечта останется со мной, с ней я попытаюсь уснуть сегодня ночью, обнимая подушку и представляя, что это мой преподаватель литературы.

В раздевалке очереди нет, я кладу свои вещи на тумбу и медленно натягиваю куртку, поданную гардеробщицей. Тщательно застегиваю на все пуговицы. Весна всё никак не начнётся, до сих пор холодно.

Выхожу на улицу и, оглядываясь на двери университета, приближаюсь к пешеходному переходу. Заношу ногу вперед и замираю. На широком крыльце появляется Баранова в сопровождении моего любимого преподавателя. Тоскливо наблюдаю за ними. На ней дорогое тонкое пальто. Скорее для красоты, чем для тепла. Никакой шапки, а вместо шарфа изящная яркая косынка.

Я же укутала ухи по самый подбородок, чтобы не дай бог нарывать не начали, а если голову надует, потом башка так болит, что никакая таблетка не помогает. А на «этой» — шикарные туфельки на тоненьких шпильках, будто ей такая погода нипочем, и, вообще, она выглядит как с картинки.

Вздохнув, решаю идти домой и, не глядя на дорогу, ступаю вперед. И уже в следующую секунду испытываю адскую боль такой степени, что в глазах мгновенно темнеет.

Визг тормозов, хлопок двери и крик:

— Куда ты прешь, дура малолетняя?!

***

Машина проехала мне по ноге.

Я от ужаса случившегося даже имя свое забываю. Какая-то то там Иванова, вроде Надя, нет, Надя — это моя мама. Точно не Надя. Настя или Магдалена. Нет, Магдалену хотела бабуля, но её, к счастью, никто из родственников не поддержал.