— Хорошо, Наталья, сколько у вас пар в среду? — спрашивает он, не глядя в мою сторону.

Вот терпеть не могу своё полное имя.

— Четыре, Роман Романович.

— Отлично, встретимся после четвертой пары здесь, на кафедре, начнем подготовку.

4. Глава 4. В погоне за идеальными бровями и бутерброд от Ивановой

— Эй, Евка, псс, — подзываю подругу, пододвигаясь по лавочке ближе к ней.

Подруга отчаянно качает пресс, подсунув ноги под деревянную перекладину.

— Чего? — бормочет подруга, кряхтя, подымается и снова опускается. — Халявошница ты, Наташка, я тут одна надрываюсь, а она на лавке попу греет.

В спортзале царят шорохи, вздохи и стоны. Лаврентий Геннадьевич, словно надзиратель концлагеря, скрестив руки за спиной, ходит между лежащими на полу студентами, проверяя правильность выполнения упражнений.

— Мне по ноге между прочим проехали.

— Если бы тебе проехали по ноге…

Ева приподымается, её лицо краснеет, а лоб покрывается капельками пота.

— Если бы тебе по ноге проехали, то там всё раздробило бы. А ты вон ходишь.

— Эй, спроси у Заболоцкого!? Он всё видел.

— У тебя Заболоцкий с языка не сходит.

— Не говори глупости, на ютьюбе уже даже ролик есть про то, как я ору.

— Ура, ты знаменита.

— Дамочки! Хватит разговаривать, работаем! — орёт Лаврентий в нашу сторону.

— Ладно, что хотела? Быстро давай, пока Геннадьевич не смотрит.

Немного неловко и даже стыдно. Сейчас она будет смеяться и говорить, что я делаю это ради профессора. Но,  во-первых, она не знает про моё спецзадание, а во-вторых, посмотрев на себя в зеркало, я поняла — если и ходить к нему после пар, то явно не в этих штанах. А Евка она модная, она разбирается.

— Мне маман на день рождения подарила деньги, ну и я поднакопила немного. Короче, я хочу чтобы мы…

— Шопинг? — Опирается на локти и вытягивает шею Евка. — Ураа!

— Три штрафных круга трусцой, Ева! — рявкает Лаврентий на весь зал, а я присаживаюсь поудобнее, чуть отодвигаясь.

Взглядом молю подругу о прощении, она встает и зло косится на меня.

Ходить много я естественно ещё не могу, но, во-первых, у Евки есть её собственный «Фольксваген-жук», родители на восемнадцатилетие подарили, а во-вторых, у неё куча знакомых в разных магазинчиках, салонах красоты и броу барах.

— Прежде всего, — с важным видом произносит подруга, щëлкая вешалками и просматривая ряд блузок и кофточек, — мы займёмся твоими бровями.

— А это тут причём? Мы планировали купить мне одежду, а не…

— Натаха, ты глаза-то протри, ты свои брови видела? Кто сейчас с такими ходит? Они же у тебя кустистые и на веки свисают.

— Я думала, сейчас модно, — тихонько спорю, сидя на пуфике в углу зала модного бутика, — ну, погуще.

— Сейчас позвоню Ирине. Она у меня по бровям, запишем тебя на коррекцию. И волосы приведём в порядок. У тебя, Наташка, такие красивые волосы: светлые, густые, длинные, цвет — просто обалдеть! Но ты их в хвост пихаешь, и красоту не видно. А ещё, — шепчет, прищурившись Ева, — мы сменим тебе очки. Те, что для писанины, которые ты на парах пялишь, чтобы конспект записывать. Они бабушкины и просто ужасные.

— У меня столько денег нет, — грустно вздохнув, отвечаю я, чувствуя себя полной идиоткой.

Но Ева на меня внимания не обращает и достает из тонны блузок, висящих на вешалке, нечто, явно призванное дразнить быков. Не флаг Советского Союза, и на том спасибо.

— Вот, блондинкам идет красный. Ковыляй мерять.

— Нет, она слишком яркая, — спорю я, качая головой.

— Ты или слушаешься меня, или я бросаю тебя здесь одну, и ты едешь домой на троллейбусе.

Кивнув, ползу к примерочной.

— Иванова, — окликает меня подруга и, подбегая, сует в руки юбку, вернее даже не юбку, а кусок черной ткани. На шапку не похоже, для повязки на лоб широковато.О! Может, это на грудь нужно напяливать?!